– Я не понимаю…
– Ме-е-дди-и-и… Сладко звучит, – говорит Марк и тянется рукой к моему лицу. Я невольно отворачиваюсь. Он отходит в сторону и садится по другую сторону стола.
Продолжает свою игру:
– Как липовый мед, медовая булочка, сладкая… Помнишь, кто тебя так называл?
Я не стану отвечать. Это слишком. Уже перебор и ярость скоро польется через край.
– Что? Стыдно признаться, что тебе понравилось? Понравилось, когда он терзал тебя силой?
Начинает колотить. Непроизвольно, бесконтрольно. Я несколько месяцев боролась с этими чувствами и сейчас, в ослабленном состоянии – они всплыли, как будто внутри меня взорвалась капсула с ядом.
Марк продолжает сыпать едкими речами, а у меня мир плывет кругами. Вольный знает куда бить: режет по-живому.
– Куда он тебя целовал? – знает же ответ и все равно спрашивает, будто пытается вывести из себя.
Молчу, сцепив зубы до боли в челюсти.
Марк тянет руку через стол и, захватывая волосы, тянет меня к себе. Чувствую, как он подтягивает носком туфли стул и теперь ребро стола упирается в грудь.
Вольный ведет пальцем за ухом и останавливается на мочке.
– Здесь…
Затем прокладывает дорожку по шее и застывает в яремной впадине.
– И здесь…
– Мразь, – шепчу я, одергиваясь. Пытаюсь отодвинуться.
Воздух накаливается и застывает на миг. Затем стол отлетает в сторону с оглушительным треском. Я зажимаю голову руками и съеживаюсь.
– Ты больно дерзкая, милая, – Вольный не подходит, не хватает и не бьет меня. Это удивляет. Ожидаю урагана, который, наконец, покончит с этим мучением.
Я расправляю осторожно плечи, глядя с опаской на «мужа» и на обломки стола. Над головой зависает деревянный обрубок центральной балки и качается, как маятник. Туда. Сюда. Пыль оседает медленно и щекочет нос.
– Да ладно, признайся, ты ведь вспоминала ту ночь не раз. Эти мысли тебя будоражат и возбуждают. Я ведь знаю все о чем ты думаешь. Даже то, что, не смотря на мою жестокость, ты хочешь меня. И ничего не можешь с собой поделать.
– Ты больной, – голос срывается на сип. Сглатываю горечь.
– Ну, почему же? Я ведь не бегу на помощь к своему насильнику? Ха! Даже звучит смешно.
Гнев закипает медленно. Чувствую, как плавятся вены, как сосуды наливаются свинцом и горячий металл мчится к сердцу. Еще одно слово, и я вцеплюсь этому ублюдку в глаза, выцарапаю его зенки ногтями-обрубками, отгрызу нос и подеру на тряпочки губы. И пусть он потом убьет меня, но мне станет легче.
– Хочешь еще, Медди?
Больше не могу терпеть.
Поднимаюсь. В ногах – дрожь, в груди – магма, что сейчас брызнет во все стороны
– Сядь, – спокойно говорит Марк и отворачивается.
– Не сяду, конченный придурок, пока ты не скажешь, что тебе от меня нужно!
Вольному, словно не интересна моя истерика, он спокойно рассматривает заплетенный хмелем угол беседки. Подпирает косяк плечом и, горделиво сложив руки на груди, вдруг заводится открытым смехом.
Успокоившись, поворачивает голову. Смолистые волосы прикрывают белоснежный лоб и подчеркивают синь его глаз.
– Скажи честно, кто тебе в постели больше понравился: я или этот белобрысый?
И я срываюсь. Налетаю на него, сталкивая каким-то чудом со ступеньки, и начинаю колотить по лицу, а затем куда придется. Царапаюсь, как дикая кошка, а Марк, играясь, отбивается и смеется. Заливается смехом: коварным и мерзким.
Проскальзываю под мужскими руками и со всей дури, бью по его щеке. Громкий шлепок, и вот я уже лежу на спине, прижатая массивным телом.
