– А теперь не шевелись, детка, – выпускает Марк тихо и с выдохом. Мне на миг кажется, что он и сам не рад этой постановке. Этой нелепой игре в театре теней и двух актеров.
Я оцепеневаю.
Белые снежинки выкатываются из его глаз и прыгают мне на ресницы. Пытаюсь зажмуриться, но их слишком много. Они колются и жгутся. Кричу.
Марк закрывает ладонью мне рот, отчего спирает дыхание.
Холод проникает под веки, бродит по лбу, затем охлаждает виски и останавливается где-то в районе темечка. Меня выгибает от резкой боли, похожей на прострел молнии. Кричу, но слышу только мычание, жесткая ладонь все еще на губах.
– Открывай! – гневно выкрикивает Марк.
Начинаю падать.
Вольный вдруг отпускает меня и сам заваливается на землю, замысловато сквернословя. Вижу все размыто и нечетко. Продолжаю лететь, как камень, в пропасть, и тьма захлопывается стоит коснуться дна.
16. Глава 15. Бежать!
Глубокий вдох, и я выпрыгиваю из вязкой темноты.
Гляжу в потолок: облущенная побелка висит грязными хлопьями и, кажется, сейчас сорвется, и осыплет меня, словно снегом. Снегом!
Поднимаюсь резко. Скидываю покрывало и борюсь с головокружением. В доме тишина, где-то на улице все еще чирикают воробьи, я вижу, как дневное солнце проникает сквозь штору. Времени прошло немного. По ощущениям.
Выглядываю в окно.
В беседке Марка не видно. Сбоку замечаю какое-то движение. Всматриваюсь. По газону бегает малыш, лет семи, не больше. Меня подкидывает от ужаса. Срываюсь с места и вылетаю на улицу.
Вольного нигде нет.
Аккуратно двигаюсь, стараясь не шуметь. Мне кажется, что «муж» может услышать даже мое дыхание. Устремляюсь к ребенку.
Мальчик беззаботно хватает мяч и футболит его к забору. Вдруг замечает меня и, подняв игрушку, бесстрашно подходит ближе.
– Дласте, – мило улыбается, протянув худенькую ручку для пожатия. – Я ваш сосед, во-о-он тот домик, – он указывает пальчиком на шлакоблочный дом неподалеку.
У меня холодеет все внутри.
– Уходи, малыш, – шепчу и тяну его из поля видимости окон, заводя за угол.
– Я – Даня, а вас как зовут?
– Вика, тетя Вика, – гляжу в его карие глаза, лохмачу курчавые темные волосы и, сжав хрупкое плечо, подталкиваю его легонько дальше. Замечаю в сетке небольшую дыру. Видимо, оттуда он и пробрался на усадьбу.
– Этот дом всегда пустой был. Вы тепель тут будете жить? – он приостанавливается. Все еще прижимая к себе футбольный мяч, постукивает крохотными пальчиками по его поверхности.
– Возможно, – я озираюсь. Марк не должен увидеть ребенка. Это слишком опасно.
– А у вас есть детки?
– Нет, – отрезаю я. Нервничаю и, крепче сжимая его руку, вталкиваю в дыру. – Не ходи сюда. Хорошо?
– Почему? – он выползает с другой стороны и оборачивается. Глядит сквозь металлическое решето. – Я вам не нлавлюсь?
– Нравишься, но, поверь мне, не нужно сюда ходить. Ты же послушный мальчик? Иди домой.
– Ты класивая. У тебя волосы смешные, но ты класивая, – он весело смеется и, футболя мяч, убегает.
А меня стягивает такая тоска, что я не могу устоять на ногах. Опускаюсь на одно колено и, хватаясь рукой за сорняк, с ожесточением вырываю его с корнем. Комки земли разлетаются в разные стороны. Я – сорняк. Зачем жить, если у тебя ничего нет. Ни цели, ни любимого дела, ни дружбы, ни любви…
Я понимаю, что Марк завел меня в тупик – отрезал от внешнего мира, повлиял на всех, кто мог бы со мной общаться, а новых знакомых я не могу заводить, так как это опасно. Он – маньяк, конченный маньяк.
