Тянет подбородок, а я ненавижу себя, потому что не могу оторвать взгляд от его губ. Схожу с ума. Злость разрывает изнутри. Меня корежит и крутит, словно я кусок пластика, который бросили в огонь.
Марк склоняется и пылко целует, проникая, раскрывая губы. Он не спрашивает разрешения – берет, вкушает и пьет. И сам дает мне то, что я требую. Какое-то время, ради упорности, колю пальцами его торс, но вскоре отдаюсь сиюминутному порыву и обнимаю его мокрую шею. Путаюсь в липких волосах, тяну их на себя, заставляя еще неистовей терзать губы. Языки сплетаются в бешеном танце, которому нет логики. Я – чертова жертва стокгольмского синдрома. Или, скорее всего, моя тяга к Вольному – магическое влияние. Не могу же я и бояться его и хотеть? Так не бывает. Знаю, что все это неправильно, но не могу себе запретить. И остановиться нет сил.
Отрываясь от меня, Вольный делает глубокий вдох, а затем шепчет в губы. Разбираю обрывки слов:
– …невозможно… что-то идет не так…
Он поворачивает меня спиной к дереву и прижимает к колючей коре. Слышу, как чвакает рюкзак, и вода стекает по ногам. Я не сопротивляюсь, захваченная ненормальной, жгучей страстью. «Муж» целует бешено и рвано, словно пытается выпить все наслаждение здесь и сейчас, чтобы потом мучить дальше. Пусть. Мне все равно. Я хочу разрядки, хочу этого не меньше него. И что будет потом, меня не волнует.
Майка задирается одним движением, голая кожа требует тепла его рук и отзывается мелкой дрожью на малейшие прикосновения. Хочу закричать, но выдавливаю стон.
– Ненавижу…
Марк вдруг отрывается от губ и, придавливая сильней к дереву, прикрывает ладонью мой рот.
– Тсс…
– Что? – испуганно мычу я. Он кажется взволнованным. Озираясь, слушает тишину. Сверчки ударяют в смычки ярче, словно им дали команду.
Вольный тихо выдыхает. Долго смотрит на меня каким-то горестным и блестящим взглядом.
– Нет, так не должно быть! – и вдруг замахивается и бьет по лицу тыльной стороной ладони. Не сильно, но унизительно.
Я выплевываю стон.
– Это за то, что сбежала.
Бьет еще раз. Вцепляюсь в его футболку заиндевевшими пальцами. Все еще полуобнажена перед ним. Как оголенный нерв, как электрический провод.
– А это за то, что… – он замолкает. Сдавливает мои скулы ладонями и налетает ураганом на губы, сминая их.
Нет разницы в жестокости. Есть я, которая навсегда застряла между «до» и «после». И будущего нет. И прошлое кануло в лету.
– Скотина… – только и могу произнести я, когда Вольный отстраняется. Он все еще удерживает меня возле дерева. От холода и боли сводит тело. Трясет, как при контузии.
– Хуже, – он щелкает пальцами, и я проваливаюсь в никуда.
17. Глава 16. Пустота
Вы знаете, как пахнет тишина? Вы пробовали на вкус боль? Вы видели хоть раз в жизни пустоту? Пробовали ее на ощупь? Нет? А я – да.
Открываю глаза еще затемно. Легкое синеватое свечение льется из-под штор – скоро утро. Слышу отдаленное «кукареку» деревенских петухов.
Мне все равно, где Марк и что он будет со мной делать. Я слишком устала. Лежу без движения, глядя в одну точку, наверное, больше часа. Постепенно комнату заливает утренний свет, полоски по краям окна становятся ярче, шире. Вскоре там появляются резкие лучи солнца.
Слышу, как приоткрывается дверь. Даже не моргаю.
Несколько грузных, но довольно тихих шагов, и густая тень перегораживает световые полоски.
Марк распахивает шторы, я закрываю глаза и не подаю вида, что проснулась.
