– Что мне стоит оставить тебя здесь корчиться от боли? – шепчет женский голос. Я приоткрываю слипшееся веки и тяжело приподнимаю голову.
– Я не…
– Лучше молчи, – шикает Марина, схватив меня за волосы. Тянет, заставляя подняться и сесть. Я – словно кукла. У меня новый кукловод?
Она бесцеремонно поворачивает меня на одну сторону. Я съеживаюсь, увидев, что Марина прикасается к ожогу.
– Нежная какая, – говорит она. Ее кисть зависает в сантиметре от раны. Девушка водит рукой туда-сюда и шепчет неразборчивые слова. Кажется, Марк говорил что-то похожее. Затем я окунаюсь в молочную реку из слез и огня. Пожирающая боль выгибает меня и крутит, будто усердная хозяйка выжимает мокрую простынь после стирки. Кричу беспомощно.
Боль притупляется, но меня продолжает колотить.
– Что ты делаешь?! – хриплю я, когда Марина отходит в сторону.
– Избавляю тебя от мук, хотя ты этого и не заслуживаешь, – девушка, казалось, сейчас прожжет во мне дыру своим гневом. Кисти ее рук окутаны светлым сиянием. Она тоже, как Марк?
– Марина, что происходит?
– Тебе лучше не знать, – бросает она и уходит из комнаты.
Я провожу по плечу. Оно все еще болит, словно помнит ощущения, но кожа светлая, как у младенца, новая – ни одного пузырька или раны. Как странно.
Бреду за Мариной.
В соседнем помещении много картин, светлые ковры, полки с разными стеклянными фигурками. Я не особо рассматриваю интерьер, меня больше волнует Марк, который лежит на одном из диванов. Подхожу ближе.
Марина приседает около него и проговаривает тихие слова. Я с замиранием сердца жду. Стою, не шевелясь и не дыша. Он тот, кто сможет ответить на все вопросы, он тот, кто вернет мою жизнь. Он должен. Должен жить.
– Что ты с ним сделала? – Марина поворачивает голову. Ее глаза наполнены слезами.
Отступаю.
– Я здесь при чем?
– Что ты с ним сделала, отвечай?! – кричит девушка. Затем резко встает.
Я пячусь и упираюсь ногой в стеклянный стол.
– Ничего! Нас подожгли. Мы не могли выбраться из дома. Я ничего не знаю! Что вы все от меня хотите?! – отпихиваю ее. Больше никто не сделает мне больно. Задерживаю взгляд на Вольном и иду прочь.
В другой комнате начинаю задыхаться. Открываю форточку и глотаю жаркий спертый воздух. Легче не становится. Что делать дальше? Что делать, если Марк не придет в себя? Почему Марина не отвезла нас в больницу? Почему привезла сюда?
Непроизвольно по щекам катятся слезы. Я в полном смятении. Мне хочется, чтобы Марк ответил за все мучения, но и смерти ему не желаю. Где-то тянет под ложечкой от одной мысли, что он больше не откроет синие глаза, прожигающие холодом насквозь. Нужно что-то делать! Решаю пойти к Марине и потребовать Вольного отвезти в больницу. Видимо, ее способности лечить не такие уж и сильные.
Оборачиваюсь и тут же упираюсь в мужскую грудь.
Марк. Бледный, совсем серый. Взгляд смешанный, немного гневный, немного удивленный.
Я стираю слезы ладонью и прячу глаза.
– Чего вы обе ревете? – он вдруг тянется к моему лицу, и я не могу отстраниться. Мне нужно это прикосновение, чтобы знать наверняка, что это не сон.
Я, наверное, больная. Мелькает мысль, что лучше пусть бьет, чем лежит вот так беспомощно, как минуту назад. Злюсь на себя, сжимая кулаки.
– Вика, ты в порядке? – теплым, непривычным голосом говорит Вольный и гладит ладонью щеку, распуская пучки теплых покалываний под пальцами. Смотрю с опаской и ожидаю подвоха.
