– А вот, кстати, про эти проценты, – дверь ванной раскрылась, в облаке пара появилась Кэрол, размашисто вытирая голову полотенцем. – Тут этажом ниже живет один парень – он, я думаю, из этих… Которые не адаптировались. У него нет био, это точно. И он их, по-моему, просто ненавидит… Он, когда встречает меня, у него такой вид, как будто я помесь гремучей змеи с куском дерьма. Как будто он меня бы задушил, но боится вляпаться. Я один раз прямо так хотела ему сказать… Что-нибудь такое… Чтобы знал… – она мельком глянула на подругу, которая молча разливала кофе. – Нет-нет, я молчу, конечно, это я так… Вообще лицо приятное. Пьет только много. Может, и неплохой парень… А? Как ты думаешь?..
Кэрол на ходу подхватила чашку и блюдце с сэндвичем, забралась в кресло и устроилась по-турецки, подобрав халат и скрестив ноги.
– Может… – Ада пожала плечами, но без особого энтузиазма. Она присела к столу, не снимая фартука, и подперла подбородок ладонями. – Хорошо здесь, тихо. Очень тихо. И от дождя еще тише…
– Ну да, у вас же там все бурлит в вашем Кенсингтоне.
– В Бейзуотере. Бурлит, – Ада задумчиво помешивала ложечкой. – Там везде все бурлит…
– Вот-вот. А у нас… Я название вспоминала, маргинальный район у нас, вот. Рабочая окраина.
– Маргинальный – это когда преступность, – сказала Ада, нахмурившись. – Что, неужели все так плохо?
– А, значит не маргинальный, – Кэрол с беспечным видом откусила кусок и захрустела. – Я думала, маргинальный… – продолжала она с набитым ртом, – это пограничный. Между миром супермоделей и такими как я. Молчаливыми труженицами. Нет, представляешь, вечером трудного дня, это же фильм ужасов. Идут такие красотки, как на подбор, чуть ли не строем, глазищами хлопают и молчат, как рыбы…
– Зомби, – усмехнулась Ада.
– Вот-вот. Но зато я… – Кэрол подняла палец, – научилась так же ходить. Делаю лицо, хлоп-хлоп, и молча иду. Знаешь, работает! Не то что приставать, вообще хоть бы кто посмотрел. Кстати, от работы до дома всегда хожу, не пропускаю. Полчаса, таким хорошим шагом. Сегодня, правда, дождь был какой-то злобный. Но все равно приятно. Всегда хожу. И обруч крутить не надо. Вроде бы, – прибавила она с некоторым сомнением.
– Тебе не надо крутить обруч, – согласилась Ада. – Это мне надо. А когда мне его крутить, непонятно. На работе сижу, в машине сижу. Ройзбах, мне кажется, уже косо посматривает на мою нижнюю часть.
– Да брось ты! Все у тебя в порядке с нижней частью. Если бы я была мужиком, я бы очень даже оценила… Это я тощая.
Ада возразила, что Кэрол вовсе не тощая, и некоторое время они спорили, пока не пришли к соглашению в том, что обе – красавицы и умницы, а мужчины ни черта не понимают ни в женщинах, ни в женской красоте, ни в какой бы то ни было красоте вообще. Потом Ада спросила:
– Ты ни разу не прокалывалась?
– Пару раз чуть не заговорила, – беспечно сказала Кэрол. – С недосыпа. Вовремя спохватилась.
– Смотри, будь осторожней.
– Да помню, помню. Слушай, в конце концов, если даже вычислят – ну и что? Ну выгонят, карточку отберут… Ты, вроде, говорила, ее несложно сделать?
Ада покачала головой.
– Ее несложно сделать. Еще нужно заявление от хозяина. Заявление мы тоже напишем, если надо, это все пустяки. Были. Если они примут этот закон, может все поменяться… – Ада неподвижно смотрела на дождь. – В законопроекте написано, что «женщина» – это официальный статус. Вроде почетной должности. Он дает право на пособие и остальную ерунду. Чтобы считаться женщиной, надо легализоваться и сдать геноматериал.
