– Не бойся, Гроттерша! С твоими залысинами все в порядке. Что ж я, враг своей прическе? – сказала Гробыня.
Она стояла впереди, в полутьме. Мягкий свет лился сзади, очерчивая проем, ведущий во внутреннюю часть дома. Где-то за ее спиной, натыкаясь на стулья, грузно ходил Гуня.
– А как-нибудь по-другому устроить дверь нельзя? – спросила Таня, по-прежнему ощущая кожей прикосновение мерзкого студня.
– Это ж Лысая Гора. Ты другой двери и не захочешь, когда ночью какой-нибудь упырь будет к тебе ломиться… – лениво сказала Склепова.
Гуне наконец удалось зажечь светильник. Таня с любопытством огляделась. У стены располагался небольшой бар. Его стойка была выложена красным кирпичом. На стойке – хрустальный шар для гаданий и тут же, немного в стороне, привинченный к стене гроб, служащий полкой для книг. Правда, книг на нем было гораздо меньше, чем пивных бутылок необычной формы. Но это уже, видимо, царство Гломова.
Несколько стульев с вычурными спинками, высокий трехногий табурет с узким сиденьем, длинный стол и светильник, раскачивающийся на растрепанной висельной веревке, дополняли картину. Ах да, еще в гостиной у стены помещался большой стационарный зудильник, и тут же рядом мягкий, очень уютный на вид кожаный диван.
– Засасывающий диванчик. Осторожнее с ним! – сказала Склепова, проследив направление Таниного взгляда.
– В смысле?
– А никакого смысла! Заснешь на нем ночью и – фьють… Засосали и сожрали. А так сидеть – сиди, – разрешила Гробыня.
Тотчас, подтверждая ее слова, на диван грузно плюхнулся Гуня, включив с пульта зудильник.
– Ща будет бокс! – сказал он радостно.
– Ну наконец-то! Теперь его долго не будет ни видно, ни слышно! – сказала Гробыня и потащила Таню показывать дом. Кроме гостиной, внизу обнаружились еще две спальни, в одной из которых была установлена необычная медная ванна, отлитая в форме половины ракушки.
– Недурно, да? – вскользь, но с явной гордостью спросила Гробыня, заметив, что Таня с интересом разглядывает ванну.
Таня подтвердила, что недурно. Как оказалось, Склепова сама нашла ванну в старом доме, который вот-вот должны были снести.
– Еле успели упереть… Хорошо, что у меня был с собой компактный трактор, – сказала Гробыня.
– Какой трактор? – не поняла Таня.
– Да вот он сидит, дармоед! Свалился на мою голову, изгадил молодость, опошлил юность! – Склепова небрежно кивнула на гломовскую спину. Спина осталась безучастной. Она смотрела бокс.
– Эй, Глом! О тебе говорят! Не хочешь как-нибудь пошевелиться, что-нибудь сказать? – продолжала атаковать Гробыня.
Гуня, которому она мешала смотреть зудильник, не оглядываясь, швырнул назад подушку.
Таня продолжала осматриваться.
– Необычная люстра! Мне нравится! – сказала она, разглядывая массивный деревянный круг, висевший в спальне над кроватью Гробыни. Вдоль обода в просверленных отверстиях помещались свечи, общим числом более сотни. Свечи были вечные и негаснущие, что не мешало им чадить и капать воском.
– Ой, да я тебя умоляю! Обычное колесо! – сказала Гробыня, втайне крайне довольная.
Стоило ей об этом упомянуть, Таня вспомнила, где прежде видела такой же круг.
– А, тележное колесо! А я никак не соображу, что это!
Гробыня перестала быть крайне довольной.
– Ты уже пошутила? Смеяться можно? Тогда ха-ха! – сказала она.
– Ты это о чем?
– Тележное колесо? Проснись и пой, Гротти! С колесницы Птолемея, грека на египетском престоле, не хочешь? Если тебе что-то говорят слова «грек» и «престол», – заявила она.
