Так ли, иначе, а только юная Халэпа снова вдруг перегнулась через спинку кресла, выдавливая Чинарёва куда-то под системный блок, и стремительно протарахтела блескучими своими ногтищами по контакторным сенсорам. Так стремительно, что когда опомнившийся Чин распрямился мощным рывком и отшвырнул самовольничающую девицу к противоположной стене, комп уже принялся как-то реагировать на полученную команду.
– Что ты натвори… – возмущённый вопль старосты Белоножко так и пресёкся на полуслове.
Копидрайв застрекотал этаким весёлым сверчком; на экране вспыхнула и закувыркалась в стремительном росте цифирная процентовка выполнения операции…
– Пошла запись… – растерянно промямлил Чин-чин.
Леночка-Халэпочка казалась растерянной не меньше (если не больше).
– Я нечаянно… – промямлила она, глядя на монитор.
– Не сомневаюсь, – Чинарёв тоже глядел на монитор.
Цифровые корчи уже завершились и теперь на экране мелко помаргивало огромное «100%», а ниже – пара строчек дикой мешанины из англоса, кирилицы и кодовых значков мэшинлэнгва.
Витаталий принялся вполголоса воспитывать Леночку на предмет «вот что бывает, когда из русифицированной оболочки запускают иноязычную, толком не инсталированную и плохо совместимую программу – пойди теперь прочитай, что там намалёвано».
– Там намалёвано, что чиф-комп блокшива семь-семнадцать полностью откопировал информацию со всех содержащихся в контейнере расходных носителей, – проговорил Чин странным голосом, – со всех девяти штук.
Положительный человек староста непонимающе вздёрнул брови:
– Как это с девяти? Программа же на восьми поместилась…
– Вот именно, – сказал Чинарёв.
Он вынул из копировщика «семечницу», перевернул её затвором книзу, сдвинул штифт управления на «out», подставил ладонь…
Затвор эллипсет-контейнера раздвигался долго, с надсадным жалобным скрипом. Этот процесс не дошел ещё и до середины, когда из щели меж приоткрытыми карбопластовыми челюстишками вдруг высунулась пара чёрных подрагивающих не то проволочек, не то волосков…
Чин-чин уронил «семечницу» на пол и захохотал. Виталий с Леночкой молча и озадаченно таращились на него, а он корчился в кресле, из последних сил продавливая членораздельные слова сквозь мешанину ржания и непристойных поросячьих взвизгов:
– Н-неф-ф-ф… я подохну сейчас – нефор… неформатированая эллипсета! Ой, не могу – неформа… матир… ой, не могу я!
А неформатированая эллипсета потихоньку выбиралась наружу. Когда вслед за волосками-проволочками показалось то, к чему их приторочила мать-природа, Лена издала такой великолепный визг и так потешно ушмыгнула за Виталиеву спину, что начавший было успокаиваться Чинарёв прямо-таки взвыл от восторга.
– За-а-атвор, – стонал он, икая и утирая глаза. – Затвор «семечницы» стоял на «into», поняли? Этот насекомый кретин влез на затвор, и его втянуло… Сидел себе, дурачок, в сушилке, грелся, а тут суют приманку, недомытую от сладкого… Ой, не могу!!!
Тем временем семечница выплюнула, наконец, причину его веселья – та ляпнулась на спину и вяло задрыгала всеми своими шестью лапами, норовя перевернуться, как надлежит. Лена опять взвизгнула, а Виталий мрачно сказал:
– Единственное во всём этом приятное, так это что ему о-о-очень паршиво!
Он примолк на миг, и вдруг хлопнул себя по лбу:
– Так это как же получается?! Получается, комп списал какую-то информацию с таракана?!
– Невероятно, но факт. – Всё еще истерично похрюкивая, Чин вдел пальцы в манипуляторные колечки и погнал сквозь крону дерева каталогов мартышку-курсор. – И тот факт, что упомянутое списывание произошло по инициативе нашей Халэпочки, наводит меня на мысль: списанное нужно немедленно уничтожить… от греха, стал-быть, подальше… О, вот он! Ну ни себе хрена, какой длинный…
