Курсорная мартышка выискала на поле «Практика» единственный файл без названия и, широко распахнув невероятно озубастившуюся пасть, с аппетитом вгрызлась в находку.
* * *
Как тропический ливень на хрупкий атолл
Рухнул свет на неприбранный с вечера стол,
И средь крошек застыл угодивший впросак
Перепуганный до смерти тощий прусак.
Он пролитой мадеры отведать хотел,
Но прилип, окосел и удрать не успел,
И теперь цепенеет в тоске да хмелю…
Не робей, дурачок: я своих не давлю.
Не сучи же усами, не бойся меня.
Мы с тобой, шестилапый, родная родня.
Я и сам не пойму, хоть почти что не пьян,
Кто из нас с тобой хакер, а кто – таракан.
Я, как ты, подбираю объедки и хлам,
Проползая сквозь щёлки охранных программ;
Я, кормясь, как и ты без зазренья возьмусь
Перегадить всё то, до чего доберусь.
Не одно ли – впотьмах под обивкой ползти,
Или шастать задворками Интерсети?
И судьба нам обоим готовит одно…
Дуст, каблук, Интерпол… да не всё ли равно?!
Не трясись, нам с тобой вряд ли жизнь дорога.
Да и что это – жизнь? Тараканьи бега:
Справа жжет, слева шпарит, внизу горячо…
Бег по краю кастрюли с кипящим харчо.
Так давай, брат, мадеры на стол подплеснём,
Шевелюрой тряхнём и хитином блеснём,
А потом уползём перемучивать хмель:
Я – под плинтус, а ты – в виртуальную щель.
– Те-е-екс…
От раздавшегося над самым ухом нарочито-стариковского дребезжания студент Чинарёв подпрыгнул чуть ли не на полметра и с отчётливым ляпом приземлился обратно в кресло.
Да чёрт же тебя, хрыча старого, побери с твоей проклятой манерой подкрадываться, как на охоте… Или правильнее было бы сказать то же самое без «как»?
Чин вдруг осознал, что всё, уместившееся между «чёрт» (включительно) и «или» (исключительно) он, Чин, именно сказал. Вслух. Явив тем самым непростительное для практиканта нарушение субординации и, в общем-то, самое обычное человеческое хамство.
Впрочем, Изверг почему-то не спешил реагировать на возмутительное практикантское поведение. Изверг стоял над душой, довольно спокойно сопел – и всё. Странно…
Чин-чин осторожно повернул голову, потом развернулся к экс-космоволку всем телом, а потом совсем выдавился из кресла и отступил на пару шагов от комп-подставки.
Изверов не отреагировал.
Изверов читал.
Выглядел он непривычно, страшновато даже – будто экспонат, смывшийся из музея пластеариновых фигур. Был на нём какой-то невообразимый махровый халат относительно серого цвета, каковое одеяние сверху открывало нескромным взорам умопомрачительно-волосатую тощую грудь, а снизу – не менее волосатые и тощие ноги в бесформенных меховых тапочках. Но халат с тапочками – то бы ещё полбеды. Главная достопримечательность, прочно оседлавшая переносицу Изверга, вызвала у студента паническую судорогу невнятных подозрений насчёт кибероидов, садомазохистов и последователей жутких религиозных сект.
Лишь через миг-другой, вспомнив кой-какие допотопные фильмы, Чин сообразил: очки. Кажется, именно так полагалось называть уродливую восьмёркообразную оправу, затянутую переливчатым мерцаньем концентрированного биополя. И шептал Изверов, конечно же, не молитвы некому кошмарному технотеистическому демиургу – просто штуковина, поди, черт-те сколько лет не знала ремонта, разболталась вконец, и старику приходилось то и дело подавать команды на коррекцию оптических параметров.
Тем временем космический волк окончил царапать носом экран (дочитал, стало быть), снял и тщательно упрятал в карман своё оптико-силовое допотопье, а затем присел на кресельный подлокотник и упёр близоруко сощуренный взор в переминающегося с ноги на ногу практиканта. Немая сцена всё тянулась, тянулась, тянулась без малейшего намёка даже хоть на теоретическую возможность завершения – точь-в-точь, как Горпигорский супермакроглист из… ну, неважно откуда.
