В столь запущенном подъезде каждая лестничная площадка – рай для любителя бить по башке из темного угла. Даже не надо надевать маску. Налётчик уйдёт неузнанным. Как очкарик собирался возвращаться домой после той поздней прогулки в парке, если бы тарантины его не побили? Фонарика я у Толика в парке не видел.
Я начал перепрыгивать через три ступеньки, когда представил, как бы мне в подъезде очкарика треснули по головёшке, как бы я в отключке валялся в пыли, а по мне ползала та жирная крыса.
Две сотни шагов по остывшему асфальту, сто метров по парку, задержка дыхания возле вонючих кустов, кивок охранника – и я вернулся к Ромке. Надо ковать железо, пока волка ноги кормят.
*
*
Тарантина Ромка меня не ждал. Ромкины дружки меня не ждали ещё больше, чем Ромка и та мартышка, что сидела у Ромки на коленях, вместе взятые.
Малолетки в наноюбках, оседлавшие ромкиных дружков, перехватили взгляд-приказ ромкиной мартышки, с фырканьем слезли со спонсоров. Мартышка увела подружек к барной стойке. Дамы удалились, чтоб мужской разговор не слышать.
Ромкины дружки-тарантины для приличия поковырялись во мне презрительными взглядами, поднялись с чувством папиного достоинства, отвалили к подружкам. После нашего общения в парке желание со мной говорить осталось только у Ромки.
– Какой вы быстрый! Я вас ждал завтра-послезавтра. Неужели управились?
– С вас две штуки, или он пишет заяву.
– Тысяча – это предел.
– Как знаете, юноша. Я свою задачу выполнил. Платить или нет, и сколько – решать вам. Я иду спать.
– Подождите. Я посоветуюсь с друзьями.
Ромка вытащил брюхо из-под стола, подошёл к барной стойке, созвал товарищей по несчастью. После первых слов Ромки дружки-тарантины взглядами превратили меня в перфокарту. Я улыбнулся. Тарантины отвернулись.
Ромка уламывал дружков три вечности подряд. Я чуть не заснул.
Ромка принёс вердикт коллегиума с самой чёрной траурной миной, которую только видел свет.
– Мы согласны. Сколько возьмёте за доставку денег пострадавшему?
– Сотню.
– Так мало?
– Сто баксов.
– Так много?!
– Спокойной ночи!
– Постойте!
Ромка порылся в портмоне, выудил купюру, протянул мне.
– Держите свою сотню.
Я сунул хрустик в карман футболки. Ромка отчитал двадцать сотен отступных, протянул мне. Краем глаза я засёк жадный взгляд ромкиной мартышки, прикованный к пачке денег. Я сунул деньги в задний карман.
Ромка приподнял бровь.
– Потерять не боитесь? Вдруг выпадут?
– Разве что помогут ваши дружки.
– Я в такие игры не шулерю. Мои вас не тронут.
Я хмыкнул. Ромка замялся.
– Эээ… Что вы сделаете с вашей информацией?
– Оставлю на память.
– Так не честно. Мы же договаривались…
– У вас стиратель памяти есть? Я обещал молчать, а не забыть. Но если вы ещё раз очкарика стукнете, я сообщу о нашей сделке куда надо. Не нравится? Забирайте деньги, и разбежимся.
Спокойной ночи Ромка мне не пожелал.
Когда возвращался домой, в самом тёмном месте парка – подальше от чужих глаз – я переложил тарантиновы отступные в передний карман. В задний вставил наискосок лезвие опасной бритвы.
Всю дорогу домой я краем глаза видел позади себя тень. Мои движения тень не повторяла. Отбрасывал тень мой попутчик. Следил за мной от ромкиного кабака. В детстве мой спутник в прятки не играл, иначе бы крался по тёмным углам, а не вышагивал по пятнам лунного света на асфальте.
*
*
За полсотни метров до дома я взял курс на свой подъезд, чем дал попутчику понять, где живу. Чтобы спутник усёк: время пришло, можно и опоздать. У подъезда я замедлил шаг, сделал вид, что прихрамываю. Через несколько шагов остановился, снял мокасин: мол, вытряхиваю камешек.
