В кресле моего знакомого спиной ко входу сидела девушка в наушниках. Щёлкала мышкой, слушала музыку. Заметила моё отражение в мониторе, развернулась вместе со стулом, взглядом спросила, чего надо, сняла наушники.
Я прислонился спиной к двери, улыбнулся.
– Я вам звонил полчаса назад и…
– И выспрашивали, куда уехал хозяин этого кабинета. Я ваш голос узнала. Кто вы такой и как сюда прошли?
– Частный сыщик. Прошёл ногами.
– А охрана? Таким как вы сюда вход запрещён.
Телефонистка потянулась к трубке внутреннего телефона.
– Я попрошу охранника, чтобы он показал вам дорогу обратно. А то ещё заблудитесь.
– А вдруг я принёс деньги?
– Сколько и за что?
Телефонистка оставила трубку в покое, сложила холёные руки на груди. Да не просто сложила, а с намёком, так, чтобы я видел её колечки. Хрупкие пальчики закованы в золоту да платину, причём золото сплошь в камнях, да не в фианитах, а в лучистых бриликах.
Откуда такие финансы у рядовой телефонистки? Был бы богатый муж или папуля, могла бы запросить местечко потеплее, а не торчать на нудной работе, причём посменной. Остаётся то, чем подрабатывают многие телефонисты. Сливает инфу. Кому?
Я протянул бумажку с номером очкарика Толика.
– Мне нужен полный отчёт по этой трубке. Вы понимаете, о чём я говорю?
– Нет.
Я убрал бумажку в карман, пожал плечами.
– Значит, деньги я принёс не вам.
– Почему же? Деньги могу взять и я.
Телефонистка поправила на пальчике колечко. У меня б такой кусок золота своей тяжестью растянул сустав, а моей собеседнице хоть бы хны.
Девушка перевела взгляд с колечка на меня.
– Оставьте мне тысячу. И так каждый месяц.
– Так мало?
– Долларов.
– Простите, я зашёл не в тот магазин. Здесь ценники рисовал ребёнок. Они обожают малевать нолики.
– Где выход, знаете?
– Найду. Не беспокойтесь. Что, если я расскажу о вашем поведении руководству компании?
– За те копейки, что мне платят, я уволюсь сама.
– Как тогда будете подслушивать чужие разговоры за большие деньги?
Телефонистка отвернулась, сделала моему отражению в мониторе ручкой. Бедные пальчики! Сквозь золото-платину света белого не видят.
В холле над выходом часы показывали пять вечера. До конца смены девушки в наушниках оставался час.
Я вернулся в машину. Через пятьдесят пять минут я подъехал к зданию оператора так, чтобы мою машину камеры наблюдения не видели, а я чтоб видел ступеньки, по которым должна сбежать деловая телефонистка через минуту после шести.
К пятой минуте седьмого из здания вышли все кроме девушки с наушниками. Я уж было заволновался, не надорвалась ли моя собеседница от непомерной тяжести на пальчиках, как рядом с выходом из здания оператора распахнулись ворота, и из внутреннего дворика выкатилась маленькая немецкая машинка с широченными ноздрями на радиаторе.
Я бы пропустил машинку мимо, если б не разглядел за лобовым стеклом знакомый профиль.
Машинка направилась в мою сторону. Я прикрыл лицо пятернёй: мол, чешу ухо. Когда машинка проехала мимо, я увидел на руле холёную ручку, закованную в золотоплатиновый панцирь из колечек.
Я дал немецкой машинке отъехать полквартала, покатил следом.
Через пять минут телефонистка причалила к столикам, разбросанным по летней площадке возле бара. Я прокатился на полсотни метров дальше.
Перед тем, как покинуть машину, я сменил белую футболку на чёрную, натянул на нос шляпу-челентанку, глаза и пол-лица прикрыл челентанскими же очками-каплями. Брюки менять не стал, ибо слепить прохожих красными семейными трусами в цветочек счёл лишним.
