Террасы Крепости стали такими же белыми, как южная долина и северная пустыня. Снег полностью укрыл эскарпы, хрупким карнизом лег на зубцы стен, с глухим шумом шлепался с водостоков, время от времени непонятно почему срывался с крутых откосов, и тяжелые лавины, клубясь и грохоча, обрушивались в расщелины между скалами.
Это был уже не первый, а третий или четвертый снегопад. Значит, прошло немало времени.
– А у меня такое чувство, что я только вчера прибыл в Крепость, – говорил Дрого.
И действительно, казалось, это было только вчера, но ведь время все равно шло в своем неощутимом темпе, одинаковом для всех – ничуть не более медленном для счастливых и не более быстром для несчастных.
Вот так – ни быстро ни медленно – прошли еще три месяца.
Воспоминания о Рождестве канули в прошлое, наступил новый год, на несколько мгновений пробудивший в людях непонятные надежды.
Джованни Дрого уже готовился к отъезду. Нужно было выполнить еще одну формальность: пройти медицинское освидетельствование, о котором с самого начала говорил майор Матти, после чего Дрого мог покинуть Крепость. Он все время твердил себе, что это замечательно, что в городе его ждет легкая, беспечная и, должно быть, счастливая жизнь, но почему-то удовлетворения не чувствовал.
Утром 10 января он вошел в кабинет врача на самом верхнем этаже Крепости. Врачу Фердинандо Ровине перевалило за пятьдесят. У него было обрюзгшее и умное лицо, на котором лежала печать привычной усталости. Вместо формы он носил длинный темный сюртук, как у судьи.
Ровина сидел за столом, заваленным разными книгами и бумагами, но вошедший без предупреждения Дрого сразу понял, что доктор ничем не занят: просто сидит неподвижно и о чем-то думает.
Окно выходило во двор, где печатали шаг солдаты: дело шло к вечеру, и начиналась смена караулов. Из окна виднелась часть противоположной стены, а над ней – необыкновенно ясное небо. Они поздоровались, и Джованни тотчас убедился, что врач очень хорошо осведомлен о его деле.
– Вороны гнездятся, а ласточки улетают, – пошутил Ровина и вынул из ящика лист бумаги с отпечатанным формуляром.
– Вам, доктор, вероятно, неизвестно, что я попал сюда по ошибке, – сказал Дрого.
– Все попали сюда по ошибке, милый мальчик, – многозначительно заметил доктор. – Да, в той или иной степени все, даже те, кто остались здесь насовсем.
Дрого не вполне его понял и ограничился неопределенной улыбкой.
– О, я вас не порицаю! – продолжал Ровина. – Вы, молодые, правильно делаете, что не хотите здесь застревать. Внизу, в городе то есть, больше перспектив. Иногда мне и самому кажется, что если бы я мог…
– А что, – спросил Дрого, – разве вы не можете добиться перевода?
Доктор замахал руками, словно принял эти слова за неуместную шутку.
– Добиться перевода? – Он расхохотался. – После проведенных здесь двадцати пяти лет? Слишком поздно, юноша, раньше надо было думать.
Возможно, доктору хотелось, чтобы Дрого с ним поспорил еще, но, поскольку лейтенант умолк, он приступил к делу. Предложив Джованни сесть, он спросил его имя и фамилию, занес их в соответствующие графы формуляра. Затем сказал:
– Итак, у вас не в порядке сердечно-сосудистая система, верно? Вашему организму вреден высокогорный климат? Так и запишем, да?
