Он подумал немного и смазал Тарантино попочку – розовую и кругленькую – оливковым маслом, стоящим на тумбочке, которое Гвидо использовал для своих волос, сооружая по утру незамысловатую прическу перед отколотым зеркалом, висевшим над умывальником.
Мальчик крепко спал, устав за день и находясь еще под влиянием алкоголя, выключившего его сознание как электрический переключатель. Гвидо ввел свое оружие осторожно в нетронутый канал Херувимо, зажав ему рукой рот на всякий случай. Мальчик проснулся, но чувствуя тяжелое тело Гвидо, навалившееся на него и не в силах закричать, так как сильная рука зажимала ему рот, он решил покориться и, превознемогая пульсирующую боль, нарастающую с каждым движением Гвидо вперед и отступающую, когда тот приостанавливал свою атаку, утомясь, он решил покориться судьбе и больше не сопротивлялся.
Пытка продолжалась только двенадцать минут, но результаты этой ночи повлияли на всю дальнейшую жизнь Тарантино. Хотя его круглая задница на следующее утро болела и когда тот пошел в туалет, оттуда показалась кровь, но он не испытывал ни ненависти ни злобы к Гвидо, зная, что такие действия мужчин, живущих вне семьи и не делящих свою кровать с женщинами, не являются чем-то неестественным и существуют веками и в армии царей, и в армии богов – монастырях.
Гомосексуализм был частью мужской жизни еще до Александра Македонского, проводившего свою жизнь в постели как мужчин, так и женщин, в зависимости от рода своей деятельности – на войне его внимание было сосредоточено больше на окружающих полководца мужчинах, а в короткие перерывы между захватами чужих территорий, его внимания удостаивались и женщины.
Римляне взяли от греков философию, понятие о демократии и свободное отношение между полами. Помпеи были хорошим примером города, созданного специально для свободной любви во всех ее проявлениях.
На следующее утро все в порту знали, что появился новый гей – как его называют итальянцы – феминелла. Тарантино осыпали вниманием со стороны других грузчиков, а он чувствовал себя очень, даже хорошо в своей новой роли портовой феминеллы.
Гвидо стал его патроном, кормил Тарантино, одевал его, делал подарки, покупал лучшую еду а за это требовал только двенадцатиминутный ритуал вечером, да и то не каждый день, потому что Тарантино научился говорить «нет», томно ссылаясь на головную боль или усталость ото дня, проводимого в безделье и неге.
Он так и не нашел работы, прожив с Гвидо целую зиму, да и работать он не хотел, холя свое молодое тело. Он научился кокетливо улыбался, жесты его рук становились все более женственными, голос приобрёл томность. Он становился всё более женообразным, и уже видел, как на него бросают взгляды проходившие мимо мужчины на улице. К тому времени ему исполнилось двенадцать лет.
Он потребовал от Гвидо денег на занятием пением и брал теперь уроки оперного пения у местного певца. У него завелись духи, притирания, кремы, и через год Гвидо выгнал Трантину – как звали теперь Тарантино – из своей каморки.
Но того уже знали в Сорренто, да и деньги у него завелись, и он снял небольшую комнату в районе близком к порту, где проституция веками имела свой постоянный, известный всеми матросами, адрес. Ему и рекламы делать было не надо.
Волосы его стали длинными, с крупными локонами, и он стал позволять себе появляться на улице в женском платье, что ему даже очень нравилось. Прошло уже три года, как он стал известным геем и слава о нем, молодом, поющем в постели Херувино, достигла уже Рима.
