В порту его имя передавалось с корабля на корабль, и американские матросы, прибывающие в Сорренто, знали, что у Тарантины их всегда встретят с улыбкой на подкрашенных губах, с лукавым взглядом под густыми приклеенными рестницами и с распахнутой постелью, где на всегда пахнущим лавандой бельем их ждали утехи с таким же существом, каким они были сами – с мужчиной в женском облике. И с ним было не нужно ни говорить о глупой несуществующей любви, ни притворяться, что женщина лучше, чем мужчина. Здесь они чувствовали себя всегда дома.
Тарантино же такая жизнь очень нравилась – он, выросшей в деревне в семье крестьян, стал богатым, известным и нужным многим людям, которые им восхищались. Эта была самая лучшая пора его жизни. Он принимал гостей только тогда, когда хотел этого сам, научившись привязывать свой член так, чтобы создавалась полная иллюзия превращения в Тарантину, и как он говорил, весь американский флот вместе с адмиралами побывал в его небольшой квартире, похожей больше на женский будуар.
Теперь его денег хватало и для поездки в Рим который он любил и где покупал себе дорогие чулки, духи и макияж, и для поездки на воды в горы северной Италии, где ему делали массаж и где он встречал своих новых, дорогих клиентов всех возрастов.
В то время ему было двадцать пять. Он был в пике своей славы и известности.
Тарантино решил переехать в Рим, где жили его богатые клиенты, навещающие его в Сорренто. Он снял квартирку в фешенебельном районе, недалеко от центра города, с террасой на крыше, где он принимал клиентов в ночные часы – лежа на мягком матрасе и окруженный сотней подушек и оливковых деревьев в кадках.
Однажды, когда он шел по улице своей характерной, чуть виляющей походкой, направляясь в кондитерскую, около него остановилась чёрная машина с тонированными стеклами и ему было предложено место в машине.
Тарантино заглянул в машину и увидел монаха в черной сутане. Тарантино довольно улыбнулся и подумал:
– И в церковь проникли слухи обо мне!
В машине он спрашивать ничего не стал, пологаясь на помощь бога и случая, но внутри ему льстило, что его знали.
Через тонированные стекла было трудно видеть, куда ехала машина, да и ему было это всё равно – он привык к приключениям. За его двенадцать лет жизни гея, он никогда не был подвергнут ни унижениям, ни опасным ситуациям, что он относил к охране его богом и своему легкому, положительному характеру.
Машина въехала во двор большого палаццио, и ворота за ней закрылись. Тарантино было предложено пройти в комнату ожидания, куда через некоторое время зашел высокий монах в черной рясе и приятным, чуть строгим лицом и сел на стул напротив Тарантино.
Он рассказал, что визит Тарантино является тайным, и таким он должен оставаться, если тот хочет иметь клиента, который живет здесь, в палаццио и который наслышан о Тарантино и его деятельности. Тарантино закивал, соглашаясь на все условия.
О деньгах речи не было, но Тарантино знал, что ему заплатят сполна. Через некоторое время монах вышел и в дверь вошел пожилой, круглый, невысокого роста человек, как показалось Тарантино, в кардинальской одежде. Тарантино показалось, что он видел портрет этого человека в центральных газетах.
Тот поздоровался и пригласил Тарантино во внутренние покои палаццио. Там был приготовлен ужин и стояла высокая кровать с альковом. Тарантино присел к столу, наливая себе бокал вина в старинный граненый хрустальный фужер. Вино оказалось высшего качества, Брунелло. Тут он почувствовал, что этот человек в рясе кординала подошел к нему сзади, и наклонившись, поцеловал Тарантино в шею, туда, где росли завитки его блондинистых от краски и солнца волос.
