Подойдя к цеху, я встал в отдалении, глядя на громаду знакомого здания пустыми глазами. Место, где я провёл большую часть сознательной жизни, больше ничего не значило. Я вздрогнул, осознав, что уже завтра не увижу больше ни мастера, ни старого Ломика, ни своего друга, ни этого цеха. Снова хотелось курить – чёртова привычка богачей перешла и ко мне. Интересно, у них это тоже от нервной жизни?
Появились первые рабочие. Сонные лица с удивлением переводили глаза с меня на свёрток, а потом обратно. Впрочем, вопросов никто не задавал – своих дел хватает. Забрезжил пылающими красками рассвет, готовясь обрушить жару на Айшуйю, словно молот на наковальню. Друга не было видно – оно и к лучшему. Я посмотрел на вереницу рабочих – пора.
Словно во сне я скинул тряпьё. Ржавый кусок металла, который был сделан какими-то подвальными умельцами, оттягивал руки. Будто бы глядя со стороны на самого себя, я заорал:
– Убью, твари!
И спустил оба курка.
Громыхнуло так, что заложило уши. Я не слышал криков рабочих, а только звон в ушах. Ружьё вывернуло мне пальцы, упав на землю. Кусок жести, который висел над входом, камнем рухнул вниз, ударом об землю подняв столб ржавой пыли. Мастер вскочил, перевернув стол. Рабочие бегали вокруг, словно муравьи. Кто-то кинулся на землю, зажав голову руками. Звон в ушах стих, сменившись на вопли и ругательства вокруг. Я услышал тяжёлый топот ног – быстро они. Ко мне подскочила юркая фигура в потёртой униформе ржавого цвета и ветхом бронежилете.
Резким ударом палкой по ногам меня бросили в пыль. Подкачанный нервный юноша, ругаясь, принялся застёгивать ржавые наручники на моих запястьях, пока его пожилой напарник держал меня на мушке заводского автомата. Закончив, юнец резким движением поднял меня на ноги, словно пушинку. Его злое, гладко выбритое грязное лицо возникло перед моим. Он заорал:
– Ты что, рехнулся?! Кретин! Документы!
Я мотнул головой:
– Внутренний карман.
Юноша запустил туда руку, вытащил ветхий паспорт и принялся придирчиво изучать. Он удивлённо поднял глаза:
– Не привлекался раньше… Какого чёрта?!
Я пожал плечами:
– Да я это… Старика убить хотел. Достал он меня!
Юнец кивнул на мастера:
– Этого?
Я отрицательно покачал головой:
– Да нет же! Уборщика, Ломика этого сраного.
Юноша сплюнул:
– В участке расскажешь! Пошли!
Грубо дёрнув за руку, он утянул меня прочь на глазах изумлённой толпы…
* * *
Толстый Страж в маленьких очках задал вопрос уже в десятый раз:
– Так за что ты того старика?
Я вздохнул:
– Говорил же. Достал он меня! Маму оскорбил мою!
Толстяк обиженно откинулся в кресле и плаксиво запричитал, обращаясь к улыбающемуся Стражу позади меня:
– Ну ты посмотри на него, Хасан! Сидит и что-то тут втирает мне! Где это видано, чтобы за какие-то там оскорбления палить из ствола!
Внезапно осознав что-то важное, жирный Страж снова наклонился в мою сторону:
– А ты… Как там тебя? А, Милад! Ты пушку где взял?
Я пожал плечами, морщась от боли в скованных за спиной руках:
– От отца досталась, хранил на чёрный день!
Жирдяй хмыкнул. Тот, кого он назвал Хасаном, гоготнул. Толстый Страж вдруг стал серьёзным:
– Ты в курсе, что за такое в Красную Зону выселяют? А, стрелок недоделанный?
Я притворно воскликнул:
– О ужас! Я не хотел! Я выплачу штраф! Отпустите меня!
По лицу жирдяя было видно, что он остался не впечатлён моей актёрской игрой.
– Мне кажется, ты болен, рабочий. Не может вот так вот какой-то законопослушный работяга взять и начать палить по цеху! Ты же ни в кого не целился, твоя цель вообще в этот момент торчала далеко, в самом конце ангара. А ещё и это притворство… Что за игру ты ведёшь, сынок?
