– Тебе, Танюша, цены нет, – отечески хвалил ее Струйский. – С какой стороны ни взглянешь – хороша. Только вот характер… Но нашему брату актеру без характера нельзя. Актеру без характера гибель.
Свой характер Таня показала, отбрив артистку Бонч-Рутковскую, женщину не очень талантливую, не очень умную, но донельзя амбициозную и крайне вздорную.
– Набрали в театр младенцев! – фыркнула Бонч-Рутковская во время репетиции.
Струйский не успел ее осадить, потому что Таня ответила первой.
– На сцене следует меряться талантом, а не годами! – отчеканила она своим звонким голосом.
Бонч-Рутковская, покраснев как вареный рак, бросилась за кулисы под дружный хохот актеров.
– А наша-то Пельтцер с перцем! – скаламбурила актриса Самборская, знавшая Таню еще по совместной работе у Синельникова.
Струйский притворно нахмурился и погрозил Тане пальцем – ишь ты, какая дерзкая, но губы его невольно расплылись в улыбке.
Так Таню и прозвали в театре – «Пельтцер с перцем». Прозвище Тане не нравилось – глупое и длинное. Вот если бы ее прозвали Коломбиной, было бы совсем другое дело.
Струйский ставил дело солидно. Под свой театр, открывшийся в 1914 году, он перестроил здание синематографа «Кино-Палас» на Большой Ордынке[24]. Набрал хороших актеров, не скупился на рекламу, но театр, выражаясь современным языком, так и не раскрутился, так и не вошел в число популярных московских заведений. По свидетельству Леонида Утесова, выступавшего у Струйского в свой первый приезд в Москву в 1917 году, в театр ходили мелкие купцы, мещане, ремесленники и рабочие. Совсем не та публика, на которую рассчитывал бедный Петр Петрович. В расчете на бо´льшую прибыль и надежде на большую популярность на второй год существования театра Струйский «перепрофилировал» его в театр миниатюр, однако эта идея себя не оправдала. Публика ходила, касса собиралась, но не та была публика и не те были сборы. Затея явно не оправдывалась.
– Место тут испорченное проклятым «Кино-Паласом», – вздыхал Струйский. – Кто в него ходил, те же и ко мне ходят. Кто в него не ходил, те и ко мне не ходят. Эх? ошибся я с местом, а теперь уже поздно что-то менять. Столько денег в ремонт этого сарая вложил, что и вспомнить страшно! Кредит до сих пор не погашен.
Струйский предлагал Ивану Романовичу вступить в дело – вложиться в его театр. Возможно, Иван Романович и вложился бы, но денег у него на это не было.
– Место тут не бойкое, Петр Харитоныч, – говорил Иван Романович, на правах старого приятеля величавший Струйского его настоящим, полученным при рождении отчеством; на самом деле Петр Петрович Струйский был Петром Харитоновичем Кобзарем. – В этом-то все и дело. Если бы ты, как Таиров[25], «сидел» на Тверском бульваре или где-то поблизости, то публика у тебя была бы другая.
– Было бы где, так «сел» бы и на Тверском, – еще горше вздыхал Струйский. – Да не было там подходящего дома за сходную цену. И то в долги огромные пришлось влезть. Уж не знаю, когда по кредиту рассчитаюсь…
По кредиту за Струйского рассчиталась Октябрьская революция, за что Струйский был бы ей крайне признателен, если бы одновременно с долгами не лишился бы и своего театра, национализированного советской властью. Но ему повезло, он остался директором, только театр теперь назывался не театром миниатюр, а районным театром Замоскворецкого Совета рабочих депутатов. Но это уже совсем другая история.
