– Бездействие – это смерть, – сказал Каюм.
Ахмед оставил инструменты, подошел к Искандеру, отирая руки тряпкой. На смуглом лице хакима блестел пот, длинная рубаха грубого плетения была запачкана.
– Есть какие-то предложения?
Мужчина в гутре не отступал:
– Это наша земля, мы должны ее отстаивать! Если военная помощь со стороны «Безымянной» задерживается, надо создать этим людям невыносимые условия, загнать их в вязкие пески, оставить без запасов еды и воды, одурманить наркотическими песками рималь-халяват или просто перебить по одному!
Ахмед усмехнулся.
– Советник, ты не понимаешь, с кем мы имеем дело. Это тебе не потрепанное песками племя тау, это военные. Они разнесут Адыкер до последнего камня, и ни сабли, ни луки, ни установленные на периферии поселения пулеметы нас не спасут. Следует быть прозорливее, мой друг, – Ахмед перевел взгляд к выходу из мастерской, откуда падал оранжево-золотистый солнечный свет, задумчиво провел ладонью по бородке, обернулся к собеседнику. – Вот мой приказ: продолжайте отслеживать действия новоприбывших. Докладывать мне обо всем: о каждом их перемещении, об очередном доставленном на Таурус грузе, о разведывательных работах.
– Да, повелитель.
Ахмед взял со стола кинжал в расшитом кожаном чехле и направился к выходу, но Каюм преградил ему дорогу. Встретив несколько раздраженный взгляд хакима, он учтиво поклонился и, не поднимая головы, произнес:
– Господин, прошу вас не терять времени на собрания мусташаров и позволить моим людям сейчас же применять все средства для избавления от этих шайтанов.
Это уже был вызов. Фалих-старший понимал, что Совет может принять решение не в его пользу, а с учетом воинственного настроя населения, пережившего ранее не одну атаку на Адыкер, это могло повлечь за собой потерю доверия со стороны народа.
– Что ж… Очевидно, мусташары уже обсудили данный вопрос, – Ахмед с досадой воткнул кинжал за широкий пояс. – Ты получаешь мое позволение, но имей в виду, Искандер: если вы своими действиями навредите Адыкеру, ты и твои люди можете оказаться у «столба позора» и понести наказание, как это было при моем отце.
Фалих-старший вышел из мастерской. Каюм поднял голову и проводил его изумленным взглядом – никогда ранее Ахмед не был сторонником пыток и физического наказания, более того, он конфликтовал из-за этого с ныне почившим отцом и всячески старался искоренить экзекуции, особенно после того, как отец применил наказание к Бату. Такая перемена удивила советника, но хаким дал ему карт-бланш, а это было самым главным, ведь отныне у Каюма были развязаны руки.
***
Бату проснулся от яркого света и доносящихся с кухни звуков позвякивающей посуды. Он рывком приподнялся от спинки кресла и обнаружил на себе частично сползшее на пол одеяло. Сощурившись от утреннего света, пилот осмотрелся и осознал, что провел ночь на лоджии, однако не мог вспомнить, как здесь уснул.
Очередное солнечное утро наполняло светом и теплом город и окружавший его лес, однако сейчас Фалих не ощущал безмятежности этого места, его все больше угнетала ситуация на родине.
Юноша беззвучно прошел через зал и пошел в ванную умыться. Отерев лицо полотенцем, он остановил взгляд на своем отражении в зеркале, и на секунду ему показалось, что по ту сторону он увидел брата, но образ его был темным, неприветливым, подернутым зыбью. По спине пилота прокатилась волна холода. Он снова торопливо умылся, разбрызгивая воду, и взглянул в зеркало, но в этот раз улицезрел лишь собственное отражение.
