В той стороне, где треснуло, вдруг вспорол тишину протяжный рёв изюбря. «Наверно, метров триста-четыреста. Неужели костра не чует?» – удивился Федот. На призыв изюбря отозвался издалека его сородич. Застонала ночная птица. «Сова, наверное…» Обитатели тайги, притихшие на время, пока обустраивалась стоянка и раздавался стук топора, вернулись к своей привычной жизни.
Изюбри поочерёдно, то страстно и протяжно, то отрывисто и требовательно, ненадолго прерываясь, пели песни, в которых слышалась сила, нагулянная на сочном разнотравье лета. По характеру и отдалённости звуков Федот насчитал трёх солистов. Больше других ему понравилась песнь ближнего, и не потому, что его было лучше слышно, а за то, что выводил он свои арии вдохновенно, с припевами. «Сосед-то мой не хуже Шаляпина выводит», – наслаждался Федот необычным концертом.
Как любой человек, замурованный в бетонные стены, а потом вдруг отпущенный на волю, Федот растворился в волшебстве таёжной ночи. Он впитывал звуки и шорохи, плывя в ночной тишине, и сливался в единый организм с лесным пространством. Ему казалось, что он ощущал, как в бесконечном покое таится неутолимая страсть, как осторожность соперничает с отвагой, а беззащитность граничит с сокрушающей мощью; чувствовал, как в этих противоположностях переплетаются судьбы обитателей леса. С него будто спали одежды, которые мешали отличить прикасание тёплой женской руки от давки в общественном транспорте. «Надо же, всего то день ходу – и другой Мир. Нет, нельзя отрываться от Природы», – думал он, утопая в необычных ощущениях.
От усталости, тепла и сытости стало клонить в сон. Федот повернулся к огню спиной и сомкнул веки. «До чего же приятно засыпать под звуки ночного концерта, прикасаясь телом к пространству. И ведь нисколько не мешает. Наоборот, уютно», – думал он. Однако едва он так подумал, как раздался вдруг рёв, от которого похолодело в груди. Распахнулись глаза. Дрёма вспорхнула испуганной птицей и растворилась в темноте. Федот сел и, затаив дыхание, напряг слух. С полминуты висело абсолютное безмолвие. И вот опять, будто специально для тех, кто не понял, ночную тайгу встряхнул грозный рык. «Тигр… не более полукилометра», – сдавила его твёрдая уверенность.
Отправляясь в лес, он конечно же знал, что его путь может пересечься с путём хозяина Сихотэ-Алиня. Но это было скорее теоретическим допущением, чем практическим ожиданием. Просвещённый ум Федота всё подсчитал. Он поделил площадь Приморья на две половины. Одну – отдал людям, а лесные угодья разделил на триста пятьдесят сосчитанных кем-то хищников. Плотность полосатого населения получилась хилой. «А с учётом того, что тигр не охотится на человека, вероятность встречи с ним стремится к очень малым величинам», – думал теоретик.
В голове Федота завертелись, наскакивая друг на друга, сумбурные мысли: «Что предпринять? Куда деться? Эх, ружьё бы…» Выскочивший из глубин ген страха подсказывал: «Надо лезть на дерево». Федот оглядел окружающую темень. «Самое подходящее укрытие – моя ёлка. Залезть, что ли? И сидеть там без огня? Ну, нет… Эх, костёр бы поярче. Зря дров не наготовил», – бесплодно билось под темечком. Желая уменьшить свою беззащитность, он положил рядом топор, вытащил из-за пояса нож и, не найдя куда его приткнуть, возвратил на место. Он сидел у тусклого костра, как на эшафоте в ожидании палача, и до звона в ушах прислушивался к ночи, пытаясь уловить малейший шорох. Но тигр, объявив об охоте, словно выключил все звуки. Тайга замерла.
