– Мешок отвезти нетрудно. А сам-то как?
– Пойду следом, – обрадовался он.
– Олени быстро ходят, не догонишь.
– Ну и что, по следам дойду. И карта у меня есть.
– До темноты не успеешь, потом следы не увидишь. Да и днём сбиться можешь. Олени кругом натоптали.
Не зная, что ответить на этот довод, но ещё не желая отказываться от рухнувшей задумки, Кирьян растерянно замолчал.
– Эх, жаль у вас не лошади, – наконец обречённо сдался он, – на оленях верхом не умею.
Виктор посмотрел на непроницаемое лицо жены, ища в нём только ему известные признаки, выражающие отношение к разговору. Не увидев протеста, попросил одного из молодых пастухов глянуть старую седлушку и вновь заговорил с Кирьяном.
– Завтра попробуешь. Оседлаю тебе смирного оленя. Ты худой, весишь мало, выдержит. Если усидишь, считай, повезло.
Неожиданный поворот в разговоре стёр с лица Кирьяна степенность. На нём вспыхнули одновременно удивление и радость, надежда на счастливую попытку и опасение неудачи…
Утром Кирьян под руководством Виктора взгромоздился на оленя и тут же едва не свалился. Оленья шкура так лихо елозила по туловищу с одной стороны на другую, что казалось намыленной и не прикреплённой к своему парнокопытному хозяину. И всё-таки попытка удалась: новоиспеченный всадник двинулся в путь верхом. Хотя первый час езды оказался мучением. От постоянного напряжения ныла спина, болели колени. Это была не езда, а непрерывное балансирование неопытного канатоходца. Несколько раз он намеревался слезть с оленя и перейти на привычный способ передвижения. Особенно после того, как вывалился из седла. Олень перескакивал через узкую глубокую канаву и, не достав передними ногами до тверди, ухнул в воду по самую шею. Кирьян кубарем перелетел через ветвистые рога, обвешанные лохмотьями линьки, и больно о них ударился. Весь мокрый, кривясь от боли и крепко выражаясь, он рассчитывал услышать сочувствие в свой адрес. Но неожиданно услышал громкий хохот. Эвенки, не слезая с оленей, буквально покатывались. Молодой пастух, не удержавшись, даже сполз на землю, чем вызвал новую волну безудержного смеха.
– Что тут смешного? – обидчиво спросил Кирьян. И снова услышал взрыв веселья.
«Как так можно? Ни грамма сочувствия. Дикость какая-то», – кое-как опять умостившись на оленя, думал мокрый пострадавший.
Однако к концу дня всё наладилось. Тело Кирьяна расслабилось и синхронно оленьим шагам равновесно покачивалось в связке «олень – наездник». Но что особо его радовало: за несколько часов пройдено расстояние двухдневного пешего пути. И никакой усталости. Разве только седалище с непривычки побаливало.
Караван остановился ночевать, когда Солнце ещё возвышалось над лесом, и оленеводы сразу принялись за обустройство стоянки. Кирьян, прекрасно знающий ночлежные хлопоты, но не знакомый с заботами оленеводов, взялся за топор.
– Пойду, дров натаскаю для печки! – крикнул он Виктору.
– Для дымокуров сырых или гнилух притащи. Олени попасутся и прибегут, – попросил тот.
До темноты никто, кроме детей и собак, ни разу не присел отдохнуть. Развьючивание оленей, распаковка вещей, установка палатки, заготовка дров, костёр, дымокуры, приготовление ужина, и ещё десятки разных забот помельче – казалось, что и спать будет некогда. Но вот дела наконец переделаны, и перед сном, сидя в палатке у воткнутой в землю лучины с горящей свечкой, Кирьян посочувствовал:
