Жека никогда раньше столько цветов не видел.
– Да ты фоткай, фоткай, – разрешила напарница. – Догоним еще всех.
Сама тоже смартик достала – несколько снимков сделала, да попросила:
– Ты мне фотки потом сбрось, ага?
Машников засмеялся:
– Конечно, сброшу. Сейчас. Вон ту березку сфоткаю и поплывем. Нет, еще те камыши.
– Это не камыши, а рогоз.
– Вот этот вот, с коричневыми такими штуками? – повернувшись, недоверчиво прищурился Жека. – Рогоз?
Напарница покивала:
– Рогоз, рогоз.
– А я всегда думал – камыш.
Своих нагнали быстро – те не особенно-то и торопились, да и Саблина давно уже позади всех плыла – зачем, на спокойной воде-то? Мика с Колькою спокойно ловили рыбу, Ленка же разделась да вытянула ноги – загорала. Да все загорали – ближе к обеду солнышко припекало крепко.
– Сморите, не сгорите, – заслышав легкий плеск, Сабля повернула голову. В ее больших темных очках отражались синяя река, плесо и только что подплывшая байдарка с Женьками. – Ты, Жека, длинное что-нибудь с собой взял?
– Да так…
Честно говоря, Ума Палата не помнил. Взял ли он с собой джинсы с рубашкой. Нет, свитер, конечно взял – на случай ночных холодов. А вот так, чтобы спасаться-закрываться от солнца… вряд ли. Мог и забыть. Зато трое шортов взял и две майки. Погода-то – ух! Повезло, можно сказать, с погодой. Солнышко припекало – жарило. В городе б душно было, а здесь, на реке, особой жары не чувствовалось. Хорошо было. Очень.
– Ну, ладно, хватит балдеть, – гляну на часы, лениво потянулась Сабля. – Надо места для обеда искать. Парни! По берегам поглядывайте.
– Ага! А мы щуку уже…
– Я слышала, – накинув на загорелые плечи рубашку, Ленка взялась за весло и обернулась к «доходягам». – Женьки, можете не тропиться особо. Только по берегам смотрите – нас не пропустите.
– Не пропустим, – засмеялась Лесникова. – Мы тут пофоткаем. Может, смородиновых листов для чая нарвать? Вкусно.
Сабля хмыкнула:
– Вот-вот. Нарвите.
Дальше совсем лениво плыли. Почти и не гребли, теченье само несло, и довольно быстро. Машников почти не выпускал фотоаппарат из рук, все время щелкал. Речку снимал, облака, кувшинки, заросшие берега. И вот – напарницу. Обернется, щелкнет… и снова нацелит объектив на берег.
– Ну, ты предупреждай, когда снимаешь, – сняв очки, Женька сверкнула синими глазками. – Не хочу, чтоб некрасиво вышло.
– А ты всегда красивая, – не думая, бросил Машников. – Можешь не волноваться.
Сказал и даже ничуть не смутился, хотя на берегу, в поселке – постеснялся бы. Однако же здесь, на воде, совсем другие отношения складывались. Более простые, более честные. Никто друг перед другом не выделывался, даже Колька-Колян. Ну, тот может, просто побаивался Ленку.
– Правда, красивая? – синеглазка покусала губу, глядя в Женькину, уже покрасневшую от солнечных лучей, спину.
Ума Палата обернулся:
– Конечно! Хочешь, еще раз повторю?
– Хочу! – сверкнули глазища!
– Красива, красивая, красивая! Вот.
Напарница улыбнулась:
– А все говорят – тощая. И ты тоже такой же. Как Ленка нас зовет – доходяги.
– Ага, кто бы говорил, – рассмеялся Машников. – Ленка и сама-то…
– Вот она – точно красивая, – тихо промолвила синеглазка. – Только невезучая, да. Школу закончила, не поступила никуда. В десятый, в райцентр, не пошла… а в пищевой колледж уже набрали. Да и не хочет она в пищевой. Матери на работе помогает. Мать у нее почтальоном, сам понимаешь, какие там деньги. Дочь учить не на что – какой там десятый!
