– И к Алме не испытывал некоторой тяги?
– К этой маленькой серой мышке? – Дворецкий хрипло засмеялся. – Драга была по сравнению с ней принцессой. Нет, он дружил с Алмой по старой памяти. Их родители когда-то прочили им союз. Но Бранко оказался строптивым мальчиком, он полюбил простую девушку. Скорее Драга могла оказаться неверной.
Горан привстал в кресле от удивления и негодования, но Биттерфилд сделал ему жест рукой, будто уговаривая не встревать.
– Удивительно. Все говорят, что она была ангелом во плоти. – Сказал инспектор.
– Драга? – Дворецкий, этот человек лет шестидесяти пяти, удивленно захлопал глазами. – Мы говорим про одну и ту же даму? Простите, меня, господин Вукович. – Он обратился вдруг к Горану. – Я, наверное, наговорил лишнего. Ни к чему вашему другу знать все это. Что поделаешь, старость не радость, ум уже не так светел.
Горан, чье лицо в этот момент стало чернее тучи, хотел было сказать что-то резкое, но только раскрыл рот и закрыл его, сдержавшись.
А затем он все же произнес:
– Нет, Квитко, наоборот, ты нам очень помогаешь. Я хотел бы знать о матери как можно больше. Ты не должен стесняться меня ни в коей мере. Я хочу знать всю правду.
Дворецкий посмотрел на Горана и кивнул.
– Так значит, Драга была своенравной женщиной? – Напомнил ему свой вопрос инспектор.
– О да! Еще какой! Но только не поймите меня неправильно: она не была капризной или властной. Но она могла быть жесткой. Она была помешана на несправедливости. Верите или нет, но в доме почти не осталось слуг из-за нее.
– Как это? – Не понял Горан. – Она над всеми издевалась?
– Наоборот, если в те годы летом мы нанимали еще больше людей, чем сейчас, то Драга потребовала, чтобы я никого не приглашал. Она сказала, что слуги нужны больным людям, тем, кто не может о себе позаботиться сам.
– То есть она предпочитала все делать сама? – Уточнил инспектор.
– Едва ли она могла принудить всех остальных быть самостоятельными. – Засмеялся Квитко. – Но сама она могла и убраться, и приготовить поесть. Правда, после рождения ребенка она стала более сговорчивой. Просто не успевала делать все сама. Пришлось поступиться принципами.
– Стойте-стойте. – Сказал инспектор. – Кажется, Алма что-то подобное сказала про нее.
– Что сказала? – Спросил Горан.
– Что-то про Толстого, что она была похожа на его последователя.
– Не знаю про это ничего. Это тот русский граф, что под конец жизни не держал в доме слуг и сам готовил себе кашу?
– Вроде бы да. – Сказал инспектор.
– Но что нам это дает?! – Нетерпеливо воскликнул Горан.
Биттерфилд бросил на него долгий взгляд.
– Мы только в начале пути. – Сказал он. – Что еще вы можете рассказать нам о Драге? Могла ли она… влюбиться в кого-то помимо своего мужа? Кажется, вы на это намекали.
– Ни о чем таком я не знаю. Но я слышал… – Дворецкий остановился и посмотрел вопросительно на Горана, словно спрашивая его дозволения говорить о столь щепетильной теме.
– Да говори уже, Квитко! – Воскликнул Горан.
– Краем уха я слышал, что господа упоминали какого-то мужчину в контексте мадам.
– Какие господа? Кто именно?
– Кажется, это был Милен и Марко. Они говорили что-то вроде «проклятый парень, черт Драгу дернул связаться с ним»!
– Как звали этого парня? – Спросил инспектор.
Квитко засмеялся.
– Я как будто на допросе! Зачем вам такие подробности?
– Имя? – Спросил Горан и вскочил с места. Глаза его пылали от волнения и даже злости.
