бабушка по линии мамы – Вологодская русская, дедушка – сын матери—азербайджанки и отца—узбека;
бабушка по линии отца (то бишь, я) – дочь матери-еврейки и отца-грузина, дедушка – сын матери-русской и отца-поляка.
Вот и разберись, кто по национальности наш Гошик.
Да и к чему это?! Главное – чтобы ребята росли здоровыми, чтобы стали порядочными людьми, чтобы были счастливы.
Кстати, Гоша (он же – Георгий, он же – Гоги, он же – Гога, он же – Гошик) недавно спросил меня: «Бабушка, а почему все так не любят евреев?».
Так что, как видите, национальный вопрос в нашем семействе не теряет актуальности.
То, чем я теперь живу
Глава третья
«Все мы родом из детства».
Антуан де Сент-Экзюпери
Не устаю восхищаться талантом. Великий Толстой не был психологом, но как точно определил он значение первых лет жизни: «От пятилетнего ребёнка до меня только шаг. А от новорожденного до пятилетнего – страшное расстояние. Разве не тогда я приобретал всё то, чем я теперь живу, и приобретал так много, так быстро, что во всю остальную жизнь я не приобрёл и сотой доли того».
Что приобрела я? Что помню о своём раннем детстве, определившем во многом «то, чем я теперь живу»?
Разные люди называют разный возраст своих первых воспоминаний. Лев Толстой утверждал, что помнит, как ему мешали стягивающие тело пеленки; кто-то уверяет, что помнит свои ощущения при появлении на свет.
Моя память не воспроизводит столь ранние впечатления… Порой всплывают какие-то смутные, обрывочные картинки, в которых перемешаны рассказы родителей, родственников и собственные ощущения. Но то, что происходило после трёх лет, я помню очень хорошо.
Самое первое и яркое ощущение относится к возрасту, когда мне было чуть больше трёх. Как и все дети, я была великим манипулятором. Мы тогда жили на Сахалине, в южной его части, которая ещё недавно принадлежала японцам. Время было не спокойное в первые годы после войны, да и природа испытывала на прочность: мы пережили там и пожар, и наводнение. Родители повсюду таскали с собой меня и мамин ридикюль с документами. Часто, когда поздно вечером возвращались из гостей или с концерта, я, прекрасно понимая, что уже большая и должна идти своими ногами, делала кислую мину и произносила одну и ту же фразу: «Что-то у меня животик разболелся»… Я знала, что родители мне не верят, и знала точно, что папа понимает, чего я хочу. Папа подыгрывал мне, тут же брал на руки, целовал, что-то ласково приговаривал, а мама шла рядом, ворчала, что я бессовестная лгунья, и выговаривала папе: «Ты ещё пожалеешь, что позволяешь ей вить из тебя верёвки!»…
Но я уверена, папа никогда об этом не жалел.
Тогда же, путешествуя на папиных руках, я совершила своё первое «открытие», связанное с ночными прогулками – я обнаружила удивительную вещь: где бы мы ни шли, куда бы ни сворачивали, за мной повсюду следовала луна. Это было так приятно – возвращаться домой поздно вечером, мерно покачиваясь в папиных руках, обнимая его шею, вдыхая самый родной и приятный запах, и так лестно было видеть, как луна неотступно плывёт за мной по небу. Да, да, не за нами, а именно за мной, я была уверена в этом. Каждый раз, когда мы вечером оказывались в пути, я с некоторой тревогой разыскивала луну и с удовольствием убеждалась в том, что луна по-прежнему мне верна. Я испытывала жгучую радость, которой ни с кем не могла поделиться, потому что была убеждена, что, если я нарушу нашу с луной тайну, луна обидится и выберет себе кого-то другого… Несколько лет я пребывала в тщеславной уверенности особы, «избранной луной»… Я была убеждена, что луна сопровождает именно меня, и что если кому-нибудь расскажу об этом, луна обидится и перестанет ходить за мной.
