Далее техник-лейтенант еще более конкретно развил свою мысль:
– И тогда, обещаю Вам, возможны положительные оргвыводы.
Подразумевая поток поощрений – в виде наград одному и снятия судимости с другого.
Оба пришли к единому выводу, о том, что следует, как можно скорее, привезти из Новосибирска трофейные бумаги.
Оставалось только подобрать приемлимый повод для такой поездки и снарядить гонца надежными рекомендациями.
– Выбор тогда пал на меня! – рассказывал продолжение своей юношеской «одиссеи» сельским школьникам-туристам старик Чепоков. – Мне даже самому очень интересно было съездить в большой город. Мир, как говорится посмотреть т себя показать!
Кимандировали парня с определенной целью:
– Доставить необходимое техническое оснащение из учебного заведения топографов, где у бывшего выпускника – лейтенанта Полякова оставалось до сих пор множество знакомых преподавателей, способных выручить его в важном государственном деле.
Однако, главное поручение Ванюшка Чепоков получил на словах, вместе с почтовым конвертом, на котором, выведенный химическим карандашом, синел обратный адрес семьи Дауровых:
– Зайдешь к ним и попросишь документы, которые я супруге выслал еще из Польши, пока не попал под трибунал! – строго-настрого наказал своему молодому порученцу Сергей Львович.
Заодно чиркнул еще и письмецо родным в несколько строк.
В качестве конкретного подтверждения правильности того, что мог устно рассказать парень – как и чем живет теперь заключенный-картограф Дауров.
– Все выполнил так, как было велено, – довольно заключил Иван Карпович. – Вот она – сумка полевая с картами.
Он кивнул на, уже хорошо знакомую ребятам, планшетку, привезенную тогда из Новосибирска.
И для пущей убедительности добавил:
– Да на ней и адресок имеется.
Чепоков снял сумку, раскрыл ее и внутри указал на подкладку, белевшую надписью, вытравленной хлоркой:
– Как на фронте поступали многие офицеры, желавшие, чтобы их личные вещи не оказались, в случае чего, безымянными.
Дед Иван уже собирался вешать обратно, на тонком скукоженном ремешке свою реликвию с посланием еще фронтовых времен, но его остановила на этом Татьяна Комарова.
Не только крайне любознательная для своего возраста, но и пунктуальная до мелочей, она не упускала ни одной возможности зафиксировать все происходящее с ней в своем дневнике.
В него она добросовестно переписала и адрес в Новосибирске, куда наведывался много лет назад алтайский юноша по просьбе своих старших «коллег» из топографической экспедиции.
А вот Мишку Костромина обуревали теперь совсем другие чувства.
Множество новых вопросов появилось у него к старому таежнику. Ведь, после очередного рассказа, в ином свете, чем прежде, предстал бывший проводник перед своими недавними провожатыми.
Парень не утерпел:
– Почему же они не пригодились, эти карты?
И другие поддержали его:
– Действительно, почему? – поняв, что неспроста остаются документы в этой провинциальной деревушке.
Тогда как место им, по меньшей мере, в Музее строительства Чуйского тракта? Или еще в каком другом официальном собрании редкостей?
– И, вообще, что стало дальше с самим Дауровым и с топографом Поляковым? – занесла Татьяна свою авторучку над новой – девственно чистой страницей личного походного дневника.
Добрая снисходительная улыбка, только что озарявшая, загоревшее до черноты, лицо таежника, исчезла вдруг без следа.
Старик сразу сделался необычно серьезным и перевел «стрелку» их общения совсем на другое:
