– И тебе здравствуй, Оливер, – с долей веселья бросил Артур, криво усмехнувшись.
– Мам! – повернувшись к женщине, которая все ещё теребила в руках полотенца и стыдливо тупила взгляд, воскликнул парень. – Мам, что он здесь делает?
– Оли, понимаешь… – неуверенно и негромко начала Хелен. Сделала несколько шагов к сыну и протянула к нему руку.
– Ты простила его? – воскликнул, распахнув глаза, все ещё сжимая кулаки. Отступил от руки матери, будто даже мысль о её прикосновении обжигала его кожу. Рука Хелен упала. Словно кто-то перерезал шарниры, как-то безвольно и отчаянно. Она с болью глядела на своего сына, Оливер же отступал от неё, бросая взгляд то на женщину, то на своего отца. – Ты простила его? – ещё раз воскликнул.
– Мы решили попробовать ещё раз, – обреченно ответила Хелен.
– Попробовать ещё раз… – с неверием шепнул парень, с непритворным ужасом глядя то на одного родителя, то на другого, – ты не можешь говорить серьёзно. Ты не могла просить его! Он бросил нас! И ты просто опять…
Оливер замолчал, а после с горячностью воскликнул: «Поверить не могу!», отрицательно закачав головой.
– Это дело взрослых – сходиться или расходиться, – сурово вмешался Артур. Оливер обжег его яростным взглядом вновь сцепив зубы, заиграв желваками. Бушевал в безмолвной ярости.
– Оли, твой отец хочет наладить с тобой отношения. Дай ему шанс, – подходя к сыну и положив ладонь ему на предплечье, мягко сказала Хелен, заглядывая в глаза. Едва ощутимо погладила парня по руке.
– Поздно! – яростно воскликнул Оливер, вновь бросив взгляд полный злости на мужчину. – Я буду в своей комнате, – как приговор холодно сказал, отойдя от прикосновения матери, едва не отмахнулся от него, и пошагал, шумно топая, вверх на второй этаж. Дверь в его комнату запахнулась так громко, что звук разлетелся эхом и рамки на стене задрожали.
Хелен стояла неподвижно, опустив голову, и крепко сжимала в руке полотенце. Она выглядела так, будто была в полушаге от слез или же словно её мир рухнул. Артур несколько секунд безучастно глядел на неё, думая о том, что должен ощущать жалость или же сочувствия, видя свою женщину такой несчастной и потерянной. Но осознание, что он должен ощущать это не гарантировало, что он это ощущает.
Он был полон раздражения на Оливера за его вольности и на слабость Хелен. Его раздражала вся эта ситуация. Впрочем, он не ожидал, что при первой встрече Оливер бросится на него с объятиями.
Артур подошел к Хелен и положил руку ей на плечо, сжал пальцы, пытаясь дать утешение. Дать то, за что можно держаться. И Хелен навалилась на него, вздохнув и в этом был отголосок всхлипа.
– Ему просто нужно время, – сказал.
Хелен подняла на него взгляд, болезненно улыбаясь. Её улыбка дрожала, а глаза были влажны. Когда она заговорила её голос был несчастным, тихим и надломленным.
– Это я должна тебя успокаивать, а не ты меня, – болезненно сказала, ища в нем утешения, – тебе должно быть больно. Твой сын… – покачала головой, все ещё болезненно улыбаясь, – он так зол на тебя, – шепотом, будто это был великий секрет, сказала последнее.
– Я в порядке, – отрезал, – я ожидал этого.
– Ему нужно остыть, – в скупой попытке утешить то ли его, то ли себя, сказала, – давай поедим. Завтрак почти готов.
Не отходя далеко от Артура, пошагала на кухню. В его прикосновениях искала умиротворение. Напоминала себе от чего обрекла себя на злость сына. Напоминала себе ради чего все это.
