– Ну, тогда она, наверное, не из Тириллтопена, раз жила у нас в горах на пастбище, – решила Олауг.
– Нет, это та самая, – подтвердил Бьёрнар. – Мой папа её часто встречал, все зовут её «бабушка», потому что она и в самом деле бабушка. Но у нас она не задержится, наверняка поспешит вернуться назад в горы, поэтому и решила остановиться у Олауг. Вам её нечего бояться, но вот другие гости могут показаться чересчур крутыми.
– Что значит «крутыми»? – спросил Пончик.
– Ну это такие, кто редко улыбается, ходит особой походкой и говорит по-особому.
– А как они говорят? – заинтересовался Каос.
– Когда встречаются, говорят: «Хай», – ответил Бьёрнар. – А ещё они считают, что в маленьком городке вроде нашего – скука смертная, что здесь ничего не происходит, а они привыкли, чтобы была куча кинотеатров и всё такое.
– Разве в Тириллтопене куча кинотеатров? – удивился Каос. – Что-то я не заметил, когда навещал маму.
– В самом Тириллтопене – нет, но в большом городе, который совсем рядом, можно на метро доехать, там всего полно – делай что хочешь, можешь хоть каждый день ходить в кино или на дискотеку, есть сосиски с картофельными лепёшками и пить колу. Эва говорит, что испечёт крендель и булочки. Но это всё ерунда! Я сразу сказал: мне эта затея не по душе. Но разве взрослых переубедишь! Мама и папа твердят о том, как это важно, чтобы мы познакомились друг с другом. Не хочу я ни с кем знакомиться, мне это ни к чему!
– А они такие же крутые, когда в оркестре играют? – спросила Олауг.
– Ясное дело, – кивнул Бьёрнар. – А про нас они думают, что мы тут ничего не знаем и слыхом не слыхивали про диско, рок или поп. У меня, между прочим, есть кассетный магнитофон. Знаете, давайте-ка подготовим для них сюрприз! Помните, что мы устроили дома у Каоса в тот вечер? Мы подготовим свою музыку, вот что!
– С колокольчиками? – спросил Пончик.
– Нет, колокольчики нам в этот раз не понадобятся, – ответил Бьёрнар, – у нас будет другая программа. Ты можешь играть на барабане – на самом-то деле это просто перевёрнутое ведро, но звучит не хуже.
– Я буду бить в барабан и маршировать! – обрадовался Пончик и зашагал по полу.
– Ну ты совсем как маленький! – одёрнул его Бьёрнар. – Успокойся и послушай лучше. Олауг, ты будешь вокалисткой.
– Кто это?
– Это певица, которая поёт с рок-группой.
– А что я буду петь? Я знаю песню про Малыша, про Бабушку-мышку, а ещё – «Я знаю один сеттер» и «Тейк он ми»[1]. Может, это подойдёт?
– На самом деле тебе надо будет только рот открывать, понимаешь?
– Только рот открывать? – переспросили хором Олауг, Каос и Пончик.
– Да, – ответил Бьёрнар и тяжело вздохнул. – Сейчас объясню. Смотрите!
Он стал открывать рот, но не издавал никаких звуков. И всё же казалось, что он поёт и трясёт головой в такт. Бьёрнар даже зажмурился, словно ему больно, но затем снова открыл глаза и улыбнулся, а потом снова стал серьёзным.
– Мне что, тоже так делать? – спросила Олауг. – Но ведь ты изображал певца, а не певицу, верно?
– Да, но у меня есть кассета, где поёт женщина, это тебе больше подойдёт. А ты, Каос, играй на гитаре, я вырезал две – для тебя и для Олауг.
Оказалось, что Бьёрнар заранее выстругал две доски так, что они стали похожи на гитары, да ещё и натянул на них стальную проволоку вместо струн.
– А ты сам на чём будешь играть? – спросила Олауг.
– На ударных.
– Что это такое?
Бьёрнар стянул покрывало, лежавшее на стуле, и все увидели, что он и впрямь изрядно потрудился, чтобы подготовить настоящий оркестр. Он привязал крышку от кастрюли к подставке для цветов, положил рядом деревянную мутовку и стальной венчик для взбивания, банку с горохом, банку с маленькими гвоздями и две кругленькие деревяшки, которыми можно было стучать друг о друга – они назывались кастаньеты. Тут Эва позвала детей:
