Первый из двух тогдашних сотрапезников, малообразованный и наглый, с каждым днём всё выше и выше забирается по служебной лестнице, до сих пор жрёт, пьёт, гуляет, а второй – умный, искренний, честный, предельно чистый душой – лежит в шкатулке… Точнее не он, а то, что после него осталось.
Боже правый, если ты есть, конечно (а я в это верю!), обрати, наконец, внимание на вопиющую несправедливость, царящую в твоих владеньях!»
Прошло несколько дней, в течение которых Плечов практически не покидал свою уютную квартирку (если не считать утренние прогулки и нерегулярные походы в ближайший «Гастроном» – за хлебушком, колбаской и лучшей в мире белорусской молочкой).
Без дела он не сидел – писал статью для английского философского журнала, которую обещал сдать до 1 июля.
Цейтнот!
Но вот однажды…
Ровно в семь часов утра кто-то стал настойчиво барабанить в его дверь.
Яра лишь повернулся на другой бок и натянул на голову одеяло – просыпаться не хотелось категорически!
Но тут в ушную перепонку ударил громкий возглас:
– Хватит бездельничать! Вставай!
Личность владельца этого немного визгливого голоса он смог бы безошибочно установить с первой попытки и в любых других, намного более сложных, чем нынешние, условиях.
Цанава!
– Иду! – агент резво вскочил с кровати и, накинув на себя предусмотрительно привезённый из Москвы халат, поплёлся в коридор.
Провернул два раза в скважине ключ, толкнул вперёд дверь – и не заметил, как очутился в крепких объятиях Лаврентия Второго.
– Доброе утро, дорогой! – нежно похлопывая по широкой спине заспанного хозяина квартиры, пробасил непрошеный гость.
– Здравия желаю, товарищ комиссар…
– Как спалось?
– Вашими молитвами.
– Надеюсь, ты достойно оценишь внимание, которым я тебя окружил?
– В каком смысле?
– Лично встретил, лично разбудил, а мог бы просто послать посыльного. Например, адъютанта своего – Жигачёва. Или ещё кого.
– Спасибо. Признавайтесь, чем вызвана такая невероятная заботливость по отношению к моей малозначимой, абсолютно скромной персоне?
– А то ты не знаешь?
– Нет.
– Прямыми указаниями из Центра.
– А…
– Мой большой друг и тёзка…
– В Москве ходят слухи, что не только друг, но ещё и близкий родственник: то ли дядя, то ли брат, в честь которого вас в принципе и назвали.
– Врут, сволочи… Хотят очернить-опорочить мудрого руководителя, умного и высоконравственного, по-ря-доч-но-го (для усиления эффекта он произнёс последнее слово по слогам) человека.
– Чем, вернее, кем очернить? Братом? Племянником?
– Неважно… Слушай далее. Батоно Лаврентий сказал: «Не дай бог с ним что-то случится». Я просто принял к сведению его пожелания и уже начинаю действовать.
– Именно поэтому вы не дали мне досмотреть очередной чудесный утренний сон?
– Не только. Вчера к нашим пограничникам в районе города Брест явился очередной перебежчик с той стороны. Между прочим, как и ты, – философ. Возможно, даже всемирно известный… Говорит, что антифашист и предупреждает о грядущей войне…
– Я здесь при чём?
– Держишь меня за дурака, да? – Цанава значительно уменьшил «громкость звука» и заговорщически подмигнул: – Думаешь, мы не знаем, чем вы с Фролушкиным здесь занимались? За последний год мои люди опросили десятки священников, медиков, учёных-историков, простых жителей Несвижа, даже с Ядвигой Мечиславовной откровенно побеседовали, и единодушно пришли к выводу о том, что тебя интересуют золотые апостолы… А наш товарищ из Германии – Агидиус Танненбаум…
