Медальон Леонида на шее Джессики дрогнул, излучая слабый, тревожный свет. Из него донесся шепот, едва различимый:
*«Метка… дверь… Он видит… Дом… завтра…»*
Джессика взглянула на часы. Было далеко за полночь. **15.10.2024** уже наступило. До заката – считанные часы. Анкара, разъяренный, раненный, но не сломленный, знал о Мэг всё через эту проклятую метку. Он знал, где она жила. И он придет за своей местью. Не через призраков или тени. Через то, что он посеял в самой ее душе, в ее опустошенной памяти. И через черные осколки, разбросанные в шахте и, возможно, уже начавшие свое темное путешествие к месту назначения – к дому Мэг.
Они выиграли битву, заплатив чудовищную цену. Но война за душу Мэг и за Риджвилл только начиналась. И следующая битва должна была случиться не в подземелье, а в самом сердце того, что когда-то было домом и убежищем. И у Джессики не было ни сил, ни времени, ни даже полной союзницы. Только амнезичная подруга, обессилевшая ребенок-часовой, и меч, свет которого уже казался таким тусклым перед надвигающейся тьмой.
Рассвет над Риджвиллом был кроваво-красным. Не метафорически. Полоски туч на востоке пылали неестественным алым светом, будто небо истекало раной. Джессика стояла у окна склада, куда они чудом выбрались. Под ногами дребезжали пустые банки из-под краски, воздух пах ржавчиной и пылью. Но главное – он пах **тишиной**. Зловещей, гнетущей, как перед ударом грома. Тишиной после бури, которая еще не закончилась.
За ее спиной Мэг сидела на ящике, все так же обхватив колени. Она держала медальон с фото Лилиан, но взгляд скользил по лицу женщины без интереса, как по чужой картинке. Слезы высохли, оставив грязные дорожки на щеках. Вместо них воцарилась апатия, глубокая и пугающая. Пустота, оставшаяся после жертвы, звенела внутри нее, как разбитый колокол. Черная метка на скуле пульсировала тусклым, но настойчивым ритмом – сердцебиение чужака под кожей.
– Лилиан… – Мэг вдруг произнесла имя, словно пробуя его на вкус. Оно звучало чуждо, механически. Ни тепла, ни боли. Просто набор звуков. Она подняла глаза на Джессику, и в них была лишь мучительная, детская растерянность. – Она… была важна? Для меня? Почему я ничего… не чувствую?
Джессика сжала кулаки, глотая ком бессильной ярости и жалости. Как объяснить потерю того, чего уже нет в памяти? Как описать солнце тому, кто родился слепым?
– Она была всем, Мэг, – сказала она тихо, подходя и опускаясь на корточки перед ней. – И она любила тебя. Мы… мы найдем способ. Алиса… время… – Слова звучали пусто даже для нее самой. Какой «способ» мог вернуть украденную душу воспоминаний?
Алиса лежала на груде мешков неподалеку. Девочка дышала поверхностно, лицо восково-бледное. На запястьях, там, где проступили синяки-отпечатки, кожа была холодной и странно… твердой на ощупь, как окаменевшая глина. Плата за временной прыжок сквозь камень, пропитанный тьмой Анкары. Цена за их спасение. Джессика прикрыла ее своим пиджаком. Часовой был на грани. Восстановление потребует времени, которого у них не было.
Медальон Леонида на ее шее внезапно вспыхнул. Не тревожным синим, а тусклым, мигающим, как угасающая лампочка. Голос, доносившийся из него, был едва слышен, разорванный помехами и расстоянием бесконечности:
*«…метка… дверь… Он… видит… сквозь нее… Чувствует слабость… пустоту… Дом… ее дом… ловушка… Сегодня… закат… Он придет… не извне… изнутри… из… нее…»*
