– Вернись, будь острожней, прекрати.
Она специально не слышала. Плавала вдоль береговой черты, чтобы не быть ближе к нему. Вдосталь наплававшись, выйдя из воды, на возмущения Мацида сказала:
– Странно, что моим плаванием кто-то обеспокоен, не слышала и все.
Так она мстила мужу-насильнику. Вопреки всем законам их морали и веры, он не был наказан смертью – так пусть будет наказан женитьбой на своей жертве, которая никогда не простит ему своего поруганного тела. Она взяла на себя роль палача таким способом. Лишь на такое она могла быть способна – иного ей не дозволят. Никогда.
Ее дети тоже стали однажды понимать нелюбовь мамы к отцу. Не спрашивая объяснения, просто приняв сторону мамы. Они относились к папе, не выражая чувства любви.
Что чувствовал муж, останется навсегда неизвестным. Можно лишь догадываться. Да и нужно ли было ей это знание? Нет. Наверное, страдал, видя красоту своей жены, которая никогда не была его, по-настоящему к нему благосклонной. Он замыкался в себе. Может, он вспоминал о том, что было, и понимал, что иного не будет, – это наказание за содеянное. Он отдавался работе. Мацид работал фотографом-репортером в одном известном новостном агентстве. И по воле своего занятия ему приходилось снимать фоторепортажи, иногда рискуя собственной жизнью, из горячих точек Земли и страны. А в стране происходили очень неспокойные дела. Страна воевала. Они жили в воюющей стране, в окружении подобных стран. Причины этих военных столкновений вряд ли кто-то сможет осознать и уж тем более пересчитать их количество. Много причин вражды, но выход этому – в войне.
Его разорвала мина. Была интифада – война. Мина разорвала его на кусочки. Даже не могли что-то собрать, чтобы похоронить. Это была кара для него! За ее сломанную жизнь.
Рами совсем не плакала на похоронах. Вообще. Ни одной слезинки. Траур пришлось носить лишь по традиции. Но она почувствовала только облегчение от случившегося. Груз упал с ее плеч. Может быть, потому, что кошмар не прекращался много лет. Он был с ней, тот кошмар детства. Забыться в работе. Забыться в детях, которых трое. Нужно жить дальше с растерзанным сердцем. Она поставила на своей личной жизни крест вдовы, пусть и не горюющей вдовы, а избавившейся от ненавистного насильника, которого никогда не любила.
Ее дети, ее родные дети, мальчик и девочка, они были совсем маленькие, но она знала, что у нее хватит сил воспитать из них подобие себя, подобие своей мамы, тоже, как ей представлялось, сильной женщины.
Дети росли очень смышлеными. Она окружила их заботой, вниманием, любовью. Вкладывая в них то, что называется «нерастерянной душой». Умницы, и самое заметное, что дети ее, хоть и от этого мужа, были красивые. Именно красотой мамы – ее. Но лицами ее дети, любимые ее дети, напоминали ей нелюбимого мужа. Она смотрела на них, и в ней всплывали тени воспоминания того дня, который она хотела забыть всегда. Лица ее детей. Ничего она не могла поделать с этим ощущением, что глазами ее детей смотрит на нее насильник. Такая вот мука. За что?
Следование традициям их страны привело к тому, вернее, сразу обозначилось то, что та самая ненавистная опека над нею со стороны братьев, которые уже стали самостоятельными, «уважаемыми» взрослыми мужчинами, после гибели мужа ее опять возникла над ней. Опять они считали своим долгом контролировать каждый ее шаг. Она вдова. Нужно выдержать траур, которого она не признала для себя. Она-то как раз радовалась и ликовала, что все закончилось. В это время ей запрещается вообще как-либо показывать, что она – женщина. Траур, и всё. Строжайшие запреты на любые контакты. И она принимала это как время начать разбираться в себе. Статус вдовы ограждал ее от излишних попыток ее родственников влезть в ее личную жизнь.
