Шпагу окружало алое пятно, которое выглядело, как будто само пространство вокруг него сжалось от боли. Металлическая рукоять клинка блестела, несмотря на обилие крови, как будто продолжала сохранять свою эстетическую красоту, несмотря на жестокость происходящего. Я сразу понял, что это сделал действительно профессионал, ибо выплеснувшейся из раны крови оказалось немного. Глаза у профессора были открытыми, и я в застывших зрачках узрел некую смесь страха, ненависти и презрения. Само же лицо было без какой-либо гримасы, видимо, после смерти мускулы расслабились и убрали все эмоции, как смывает ластик все цвета с бумаги. Оно казалось одновременно спокойным и трагическим, будто в последние секунды жизни он осознал, что все его достижения, мечты и надежды растворились в одной страшной вспышке.
Я смотрел на своего друга, партнера, человека, который дал мне многое – как в душевном аспекте, так и как ученый, – и все никак не мог поверить, что вижу его мертвым, что никогда не смогу с ним поговорить, выпить чайку и помечтать о нечто важном, великом и далеком… И тут меня привлекло кое-что на теле профессора.
Судмедэксперты тем временем закончили работу и сказали:
– Труп можно забирать.
Абдуллаев вышел из помещения, чтобы вызвать сотрудников «Скорой помощи» и передать труп для вскрытия в лабораторию патологоанатомического анализа. Я же стоял, не дыша, и смотрел на оружие убийства. Я его узнал – это была шпага моей супруги Индиры, она являлась мастером спорта по фехтованию. Шпага имела изысканную, изогнутую форму, с блестящим клинком, который играла в свете люстры, и рукоятью, обмотанной черной кожей для надежного хвата. На её лезвии, едва заметные, были выгравированы узоры, которые придавали ей особую красоту и грацию, и в то же время указывали на боевое предназначение. Эту шпага Индиры привезла из Испании десять лет назад, когда она участвовала в соревнованиях. Её наградили за победу раритетом XVII века, созданным мастером, который был известен своими изысканными работами. Это был человек, который в своей мастерской в Толедо придавал каждому клинку не только форму, но и душу, втирая в металл вековую историю своего народа и традиции фехтования. Он использовал методы, уходящие корнями в далекое прошлое, сочетая старинные техники с современными материалами, чтобы создавать настоящие произведения искусства.
Но как это оружие попало сюда? Неужели моя жена проникла в этот дом и… «Нет, – мотнул я головой, – Индира никак не могла это сделать. Она все время была дома, я же спал с ней и почувствовал бы, если она покинула квартиру. Да и зачем ей убивать старика, которого очень уважала и любила? Он был нам практически отцом».
В этот момент из кухни, переговариваясь, вышли два пузатых милиционера. Один из них был высоким с лысиной, а другой чуть ниже, с бородкой и постоянно жующим что-то, что неуместно в текущей обстановке. Они держали в руках тарелки с едой, наполняя свою форму тем, что осталось от обеда, судя по всему, бесцеремонно открыв холодильник. Сотрудники МВД, не стесняясь нас и не задумываясь о том, что это не только не этично, но вообще-то запрещено, уплетали в обе щеки приготовленные Нигарахон блюда. Скорее всего, сработала ментовская наглость: в этом мире все принадлежит им; к тому же все равно хозяин дома мертв, не пропадать же еде…
В иных обстоятельствах меня бы это шокировало, только такое ощущение я испытывал от другого факта.
