– То есть у тебя он выпасть не мог?
– Нет, не мог, да вот мой, – мужчина полез в карман и вытащил свой носовой платок. Опять же, исходя из версии, что по два платка здоровый человек вряд ли будет носить (а признаков насморка у служителя железной дороги явно не наблюдалось), можно было поверить горячим заверениям, что платок явно чужой.
– Ты перед рейсом купе проверял?
– Проверял, вот вам крест.
– Не было платка?
– Не было.
– А сегодня кто-то покидал это купе?
– Так никто не покидал. Мы в Москве сели, и до Рязани никто не выходил. Так у нас и остановок не было никаких, только в Коломне, но тогда никто не выходил.
– А после того, как остановились в Коломне, вы в это купе заходили?
– Заходил, предлагал чаю.
– И что? Он живой был.
– Живой, здоровый, говорил так же, как мы сейчас разговариваем.
– Принесли ему чаю?
– Нет, он сказал, что не хочет, что пойдет в вагон-ресторан.
– А как он вернулся из вагона-ресторана, ты не видел?
– Нет, не видел, я его после этого не видел вообще.
– Ладно, кажется последний вопрос: когда он в поезд садился, его кто-нибудь провожал?
– Нет, никто.
– А вообще, как он выглядел, когда в поезд садился или когда ты чаю предлал? Может грустный был или за грудь хватался, может жаловался на что? – неожиданно включился в допрос медик.
– Да, нет, не было ничего такого, не жаловался он ни на что, даже улыбался, – развел руками проводник.
– Не говорил о себе, куда едет, зачем?
– Да нам пассажиры обычно не докладывают, кто и куда едет, с нами почти не разговаривают, только и слышишь: «Любезный, сделай чаю», хорошо если любезным назовут, – начал терять терпение проводник. Кажется, этот колодец информации вычерпан до дна.
– Нельзя пригласить официантов из вагона-ресторана? – попросил Зазнаев начальника поезда.
– Вы будете допрашивать и их?
– Обязательно.
– Боже, когда же мы поедем? Мы и так уже опаздываем почти на час! Пассажиры будут недовольны!
Поезд, следовавший в Казань, прибывал на рязанский вокзал в 5 часов 38 минут и стоял 50 минут, однако это время давно истекло и поезд уже задерживался, что по тем временам считалось недопустимым.
– Мне жаль, но пока я не допрошу всех, кого считаю нужным, поезд будет стоять, – отрезал следователь. – Смерть человека достаточно уважительная причина для опоздания, по – любому у всех пассажиров есть одно большое преимущество, они живы, а этот господин уже нет, – следователю не было дел до эмоций клиентов железной дороги. В конце концов, он выполняет свой долг.
Африков, бурча, удалился, врач занялся хлопотами по эвакуации тела: пошел требовать от начальника вокзала людей с носилками. Скоро появился официант, видимо начальник поезда уже успел сказать ему пару пугающих фраз («Уж не ты ли отравы подсыпал пассажиру?»), поэтому паренек испуганно хлопал глазами.
– Ты этого господина обслуживал?
– Я-с. Они довольные остались всем.
Это было сказано скорее не для следователя, а для начальника, не дай Бог скажут, что пассажир скончался от дурного обслуживания.
– «Они» в каком смысле? В смысле этот господин или он был с кем-то? – уточнил Зазнаев. Вот уж этот загадочный русский язык начала ХХ столетия! «Они» могли обозначать как множественное число, так и одну-единственную персону, стоящую по социальной лестнице выше.
– Этот господин, но и другие тоже были довольны, – бодро отрапортовал официант, внося еще большую путаницу.
– То есть он был не один? – вкрадчивым голосом уточнил Иван Васильевич, словно боясь спугнуть удачу.
