Вечером, за ужином, Валик спросил у матери:
– Мам, а кто такой пасечник?
Мать Валерина, высокая худая женщина с добрым кротким лицом, недовольно сказала:
– Ты лучше бабушки спроси.
Мальчишка снова насупился:
– « Ну, почему, почему же они не разговаривают со мной по-доброму? Э—эх, вот
отец Вали всегда с улыбкой, всегда все рассказывает обо всем на свете».
Но, любопытство взяло верх. И Валик подошел к бабушке, которая в это время возилась у печки. Бабушка повернула к внуку лицо все изрыто глубокими мелкими морщинками с вечно дрожащим подбородком:
– Ты чего вскочил из-за стола? Садись назад, я слышу. – Валик снова уселся за стол, – Я сейчас картошечку с мясом достану.
Бабушка, ловко орудуя печными вилами, извлекла из печки чугунок с жарким.
– Ба—а, а, баб?
– Та слышу, слышу. Чего тебе?
– А кто такой пасечник?
– Так это же Федось Кузьмович, дьячок.
– Б-а—а, а, бабушка, а, что такое, дьячок?
– Это тот, кто в церкви псалмы читает. Вот пойдем со мной пасху святить то и увидишь.
Бабушка Валика была его лучшим другом. Всегда защитой, всегда советчицей – другом. Мать же, занята работой в совхозе, практически не занималась сыном – некогда. И он рос без должной материнской ласки, сам по себе. Отца у Валика не было. Кто такой отец? Его назначение в семье ему неведомо. Но бессознательное чувство влекло его к чужим отцам. И посещая своих друзей, Валику порой не хотелось уходить домой, такой уверенностью веяло от отца его друга. Такой сыновней атмосферой окружали отца дети, что Валик с сожалением возвращался домой. Он в тайне завидовал соседской девчонке Вале и ее брату Володе. Однажды, он это запомнил на всю жизнь, отец повел детей в магазин. Валик, как бездомная собачонка, увязался за друзьями. Там чего только не было. И ружье, стреляющее пробками, и мячи, и даже самокат. Отец покупал детям игрушки, на выбор. Володя получил ружье и самокат. Валя, мяч и куклу. Валик – ничего.
У иконостаса поп в длинной рясе до пят стоял спиной к прихожанам и басом нараспев читал молитвенник:
– Отче наш, Иже Еси, на небесах. Да святится имя Твое. Да будет воля твоя…
Церковный хор, из набожных старушек, звонкими голосами подпевал ему. В черном костюме и начищенных до блеска сапогах, облокотившись на узенькую трибуну, стоял лицом к хору Федосий Кузьмович. На его длинном носу сидели круглые очки. Сквозь них он рассматривал тексты библии и тенором пел вместе с хором. В церковном зале многолюдная толпа прихожан, быстро крестилась в паузах хора. И крестное знамение, и хор, и торжественная тишина прихожан, наполняли воображение мальчишки ощущением какого—то таинства. И поддавшись всеобщему порыву набожности, он сложил три больших пальца правой руки в» пучку», как учила его бабушка, и с замиранием сердца ― крестился. Содеянный жест вызвал трепетное чувство ожидания чуда. Ему казалось, что вот, что—то должно произойти. Хор в это время запел:
– Господи, помилуй, Господи, помилуй. Помилуй, на—а—с…
Но кроме голосов хора, да шуршания одежд, крестящихся ничего необычного, не случилось. Зато бабушка, глядела на внука, со слезами умиления, тепло нежно и ласково.
Валик чувствовал от этого ее взгляда столько уверенности в себе, своих душевных силах, что нет теперь преград в мире, которые ему не преодолеть. Нет черных злых сил, которых ему не одолеть. Валик вздохнул на полную грудь, впитывая в себя атмосферу торжественности и значимости происходящего.
