– Валик! – позвал изнывающего от скуки мальчишку, худенький и щуплый сверстник. Его широко открытые серо-голубые глаза, смотрели простодушно. Улыбка приветливая и добрая сияла, а вздернутый носик, делал все выражение лица безгранично наивным. Он жестами стал выманивать Валика за собой. Воспитательница в это время, посапывая, уже клевала носом, как—то умудряясь спать сидя, не опираясь спиной. Валик осторожно встал, на цыпочках забежал за дуб.
– Ну, что тебе, Павлик?
– Пошли, поиграем в Квач.
– А як кто расскажет?
– Та не расскажет. – заверил Павлик. Уговаривать Валика долго не пришлось. Он весело побежал навстречу игре мальчишек и девчонок. Навстречу веселому ветру, не слыша голоса воспитательницы. Когда Павлик остановил его, до сознания донеслось:
– Вот я тебе! Ты ж провинился! Анну иди сюда!
И мальчишка, опустив голову, побрел в сторону зовущей тети Оли. Рядом с воспитательницей ехидно улыбался Леня Очколяс. Правую руку воспитательница уже держала за спиной, недобрый знак для Валика. Мальчик приблизился с опаской, наблюдая за этой спрятанной за спиной рукой. Видно, что—то там крайне неприятное для мальчишки, и страшно приятное зрелище ожидает мальчик Леня. Когда же Валик приблизился на расстояние вытянутой руки воспитательницы, то это что—то оказалось жгучей крапивой, которая прошумела в воздухе, опускаясь на щиколотки Валика под дикий хохот Лени Очколяса. Слезы обиды и огорчения выступили на лице мальчишки, он тихо заплакал, почесывая вздутые красные бугорки на ногах.
– А, что, получил? – язвил, радостно ухмыляясь Очколяс. Этот мальчик рос в многодетной семье. Он сверстник Валика. Он был самым хрупким маленьким и болезненным мальчиком из всех в детском садике. Тонкие ноги и большой живот, делали его фигуру комичной, затеняя даже кукольные черты лица, а всегда ехидная улыбочка и склонность ябедничать о всех проделках мальчишек, сделали его ябедой. Валику стало обидно несколько на воспитательницу, сколько на ябеду Леню Очколяса, который не только рассказал о самовольной отлучке, но в чем был уверен Валик, даже принес орудие наказания, крапиву. И сейчас, улыбаясь, радовался мукам своей жертвы. Мальчишке хотелось в эти минуты унижения забежать далеко ото всех, забиться, куда-нибудь в темный далекий угол, скрыться и побыть одному. Ему живо вспомнился дом. Петух забияка, от которого он получал удары и совсем не обижался, потому, что петух никогда не был близким другом. Он был другом—врагом и ничего больше. А Леня Очколяс умел быть и тем, и другим. Это сеяло недоверие к Лене, как к другу и не вызывало чувства злобы и желание победить, как врага. Единственное чувство, которое вызывал Леня в воображении Валика, это было чувство жалости, родившееся еще тогда, когда мама рассказала ему, как хлопотала перед администрацией совхоза, чтобы многодетной семье Очколясов, у которых было пятеро детей, построить дом. Как семье рабочего совхоза, погибшего от рук бандитов, объявившихся после амнистии. Она рассказала мальчику, в каких ужасных условиях живут Очколясы. В крохотной избе, крытой соломой, с земляным полом, наспех слепленной, после сожженного дотла добротного дома. Мама рассказала о трудностях молодой женщины, матери Лени, оставшейся одной с детьми.
Совхоз отстроил просторный кирпичный дом Очколясам. Выделил хорошее пособие многодетной семье. И жизнь Лени изменилась, на смену бедности пришел достаток, но врожденная зависть к зажиточным, как ему казалось, детям, порождала ненависть и злобу в израненной бедностью душе.
