– Когда его открывали в последний раз? – спросил второй грузчик, кашляя так надсадно, словно вместе с пылью хотел выхаркать легкие.
– Понятия не имею, – ответила Бейли, выпрямилась и глубоко вздохнула. – Я сама впервые увидела эту ферму час назад.
– Вы купили ее не глядя? – изумился ее собеседник, по голосу которого было ясно, что он охотно отдал бы Бейли титул Идиотка года.
– Получила в наследство, – бросила Бейли через плечо и заглянула в сарай. В окна под крышей вливался свет, но понадобилось несколько минут, чтобы глаза привыкли к нему. Помимо нескольких тюков иссохшего сена, внутри обнаружилась конская упряжь на одной стене и несколько сломанных лопат на другой. В глубине виднелись очертания нескольких пустых конских денников. Так или иначе, сарай выглядел гораздо крепче дома. По крайней мере крыша не протекала.
Бейли повернулась к остальным:
– Перенесем мебель сюда.
– Это каким же образом? – поинтересовался Филипп, кивнув в ту сторону, откуда они пришли. К сараю не вело даже тропинки, не говоря уже о подъездной дорожке для фургона.
На миг Бейли растерялась, но вдруг просияла:
– Если не ошибаюсь, машина, которую вы мне купили, полноприводная? Тогда мы проложим тропу. – И она ринулась в узкий просвет, оставленный в кустах четырьмя телами.
К Филиппу подошел первый грузчик.
– Если уж что втемяшилось женщине, лучше не попадаться под горячую руку, – негромко заметил он и хмыкнул.
Филипп притворился, что не слышит.
Через несколько часов, когда сарай заполнился ящиками, коробками и мебелью, закутанной в упаковочную пленку, Бейли дала каждому грузчику по пятьдесят долларов чаевых.
– Такие расходы вам теперь не по карману, – напомнил Филипп, когда грузчики укатили. – Если уж понадобилось, давайте на чай понемногу.
Бейли зашагала к дому, обогнав Филиппа и высоко держа голову. Когда они шагнули через порог, Филипп взял ее за руку.
– Лил… то есть Бейли, нам надо поговорить. Вам нельзя оставаться здесь одной. Это… это… – Он никак не мог подобрать слов, как можно точнее выражающих все, что он думает об этом заброшенном старом доме. Ему невольно вспоминалось, какую жизнь Бейли вела с тех пор, как он ее знал: слуги, дворцы, шелковые простыни. Как и Кэрол, почти все время Бейли посвящала уходу за собой. – Если вы останетесь здесь, это будет похоже на попытку Марии Антуанетты приобщиться к крестьянской жизни, – с досадой продолжал он. – Вы же понятия не имеете, как здесь живут и работают люди.
– Да я вообще мало что знаю, – согласилась Бейли, озаренная светом уходящего дня. – Но разве у меня есть выбор?
– Я позабочусь о вас, – торопливо пообещал Филипп. – Я куплю вам дом, я…
Бейли прищурилась.
– Хотите сказать, что купите мне дом на деньги, заработанные у Джеймса Мэнвилла, поселите меня там, – она шагнула ближе, – и будете старательно оберегать? Значит, вот что вы задумали? Как Питер-Тыквоед?[2] – Она стояла так близко, что почти касалась его носом. Понизив голос, она продолжала: – Или хотите попытаться занять место Джимми? Думаете, получится? Если одному мужчине удалось, значит, удастся и другому? Любому другому? Даже вам? Решили, если уж я шестнадцать лет прожила затворницей с одним человеком, значит, настолько привыкла к уединенной жизни, что меня устроит даже такой хозяин гарема, как вы?
Заморгав, Филипп выпрямил спину и попятился.
– Я совсем не то имел в виду. Просто этот дом для жизни непригоден.
