– Мадемуазель, – тихо проговорил он, – маркиз просит вас быть рядом со сценой ровно в полночь. Он собирается сделать важное объявление.
– Конечно, – кивнула Жюли, настороженно отмечая: «важное объявление» – словно фанфара перед оскалом суровой правды.
На циферблате – без семи двенадцать. Оркестр сбавил темп, гости собирались полукругом перед роскошной эстрадой. Жюли встала у лестницы, камеру наготове. Маркиз уже поднимался на помост, держась за трость, словно за скипетр. В зале разливалось ожидание.
«Странно, – подумала Жюли, посмотрев на Жака, Элоизу, мэра, виконтессу – каждый из них бледен, словно знает, что услышит. – Чего же боятся все эти люди?»
Маркиз оглядел зал, но внезапно засеменил тыльной стороной ладони по помосту, будто проверяя что‑то на прочность, и остановился. Голоса смолкли. А потом… неожиданно погас свет.
В зале раздался короткий вскрик, струна скрипки выдала писклявое фальшивое «фа», откуда‑то метнулась чья‑то тень. Жюли прикусила язык – тишина была такой густой, что было слышно треск свечей. Спустя мучительные секунды электрический свет вспыхнул вновь.
Маркиз стоял на том же месте, но рука с тростью дрожала сильнее. Лицо его побелело, как мрамор под канделябрами. Он отряхнул лацкан и прохрипел почти неслышно:
– Прошу прощения, небольшая неполадка…
Однако взгляды гостей бросали друг другу искры недоверия: каждый проверял, кто где стоял в мгновение тьмы.
Жюли, схватившая камеру двумя руками, почувствовала, как по спине ползёт холодок. Она успела заметить: Жака не было на месте до того, как погас свет, а мэр куда‑то переместился. Элоиза же вцепилась в бархат сценической портьеры, словно боялась рухнуть.
Свет продолжал дрожать, и маркиз, сделав неровный шаг к микрофону, отчётливо сказал:
– Дамы и господа… моё объявление… состоится… чуть позднее.
Он кивнул оркестру, но тот лишь неуверенно взял нотный аккорд. Бальный зал дышал какой‑то новой, неприветливой тишиной. Ни одна свеча не покачнулась, но в воздухе витала угроза, словно невидимый дирижёр приготовил гостям совсем другую партитуру.
Жюли чётко уяснила одно: мирной ночь уже не будет. За пышным карнавальным сиянием раздался первый неслышный треск ледяной плиты, что скоро лопнет под давлением тайн. И когда она направилась к дверям, чтобы сменить плёнку в камере, ей показалось, что сквозь гул шагов она слышит шелест страницей‑то записной книжки – будто кто‑то раз и навсегда поставил крестик напротив чьего‑то имени.
Глава 6. Внезапное отключение света и убийство
Полночь подошла незаметно, как злоумышленник в шёлковых тапочках. Жюли вышла из небольшого вестибюля, сменив карту памяти, и обнаружила, что бальный зал уже дышит особым наэлектризованным ожиданием: оркестр смолк, гости сбились в полукруг у сцены, маркиз де Лабор готовился вновь вступить в слово. От завывающего за окнами ветра пламя факелов во дворе покачивалось, отбрасывая дрожащие всполохи, словно фигурки тени, которые уже репетируют грядущую трагедию.
Маркиз поднялся на помост. На дне его бокала играл рубиновый блик, как капля уже пролитой крови. Элоиза стояла в первом ряду – белая, как ангел из мрамора; Жак – чуть позади, взгляд его скользил по залитым светом кольцам люстр, словно вычислял кратчайший путь для отступления. Мэр Бурже теребил манжет, виконтесса устроилась у колонны, где тени скрывали ее лицо.
Жюли поставила камеру на режим серийной съёмки. Внутри вспыхнула мысль: места на карте вроде достаточно, но останется ли памяти, чтобы снять «важное объявление»?
