Его слова звучали почти как скрытая угроза: мол, или вы на моей стороне, или мы окажемся по разные баррикады. Жюли поблагодарила мэра и, изящно выйдя из этой скользкой беседы, отправилась обратно в здание.
Возвращаясь по коридорам, Жюли невольно вспоминала услышанное за последнее время. Жак давит на Элоизу, вероятно, желая укрепить своё положение и надеясь на её приданое. Виконтесса констатирует, что маркиз находится в долгах и нуждается в богатых покровителях. Мэр городка нацелился отхватить лакомый кусок земель под туризм. И все эти интересы должны сойтись на благотворительном балу уже завтра…
Среди множества голосов и шорохов, Жюли вдруг почувствовала, как замок будто бы «затаил дыхание» – словно старинные каменные стены понимали, что нечто опасное приближается. Как в пьесе перед кульминацией, все участники драмы занимали свои места, и оставался лишь один рывок до грядущего события, которое изменит их судьбы.
«Да, – подумала Жюли, на миг задержавшись у окна, за которым виднелся оливковый сад. – Сюжет здесь закручивается лихо. Надо быть начеку: в такой обстановке самое безобидное слово может стать искрой, а маленький конфликт – полыхнуть пожаром, который приведёт к трагедии».
С этими мыслями она направилась к выходу, подготавливаясь к завтрашнему вечеру. И впервые у неё мелькнуло ощущение, что этот бал рискует обернуться вовсе не мирным сбором средств, а театром скрытых страстей, где каждый стремится урвать себе что-то значимое… и кто знает, до чего это доведёт.
Глава 5. Бал: праздничная суета
Вечер опустился на Замок Серых Олив бархатными серебристыми сумерками. Кованые ворота были распахнуты настежь; по гравию шуршали автомобили, лимузины мерцали хромом в свете факелов. Высокие фонари одним махом превратили двухсотлетний двор в сцену оперетты: струны скрипок звенели откуда‑то с балкона, а в раскрытые окна вырывались аккорды рояля.
Жюли Дорье, в лаконичном чёрном платье и с камерой через плечо, перешагнула порог – и тут же ощутила тонкий, словно жасминовый, аромат свежих роз, смешанный с дымком от камина. Хрустальный свет люстр играл на мраморе парадной лестницы, а на подступах к бальному залу толпились гости: виконтессы в шёлке, депутаты в безупречных фраках, банкиры. Каждый улыбался шире, чем следовало, будто хотел убедить окружающих в собственной безупречной репутации.
У стола регистрации мадам Гайар вручала приглашённым пронумерованные карточки и, заметив Жюли, подмигнула ей сдержанно, как союзнице:
– Не потеряйте свой бейдж, мадемуазель Дорье. Сегодня вам понадобится проникнуть во все уголки замка.
– Атмосфера потрясающая, – ответила Жюли, взяв карточку «Пресса». – Ваши цветочные гирлянды видны издалека.
– Постарайтесь показать их в лучшем свете, – улыбнулась мадам Гайар. – Особенно для тех, кто вспомнит о чеке, пока танцует в вашем объективе.
Жюли прошла дальше. В бальном зале оркестр репетировал изящный английский вальс; в воздухе дрожал мягкий гул из разговоров и первых тостов. Она подняла камеру: щелчок – виконтесса де Лафонтен, грациозная, как лебедь; щёлк – мэр Бурже, жестикулирующий у портрета какого‑то бородатого предка де Лаборов; ещё щёлк – Элоиза в молочно‑голубом платье, слишком бледная для невесты, слишком одинокая для хозяйки праздника.
Жак Кавалье, появившийся за её спиной, ловко подхватил Элоизу под руку, словно не замечая, как она вздрагивает. Он улыбался широко, но его пальцы слишком крепко обвили тонкое запястье невесты. Когда Жюли навела объектив, жених едва заметно склонился к ушку Элоизы: слова скрылись в музыке, но по её побледневшему лицу репортёр поняла, что там было не признание в любви.
