Потом заморосил дождик, бабушка Генри раскрыла зонтик, и мы пошли ловить экипаж.
Минут через двадцать нас уже приветствовала на крыльце маленького домика Летиция.
Она очень разволновались от того, что мы попали под дождь, заставила снять промокшую верхнюю одежду, унесла её сушиться, потом закутала нас в пледы и усадила около камина. Напоив нас чаем, она произнесла:
– Госпожа Генри, вам не кажется, что нашему мальчику негоже ходить всё время в казённой форме? В ней и неудобно, и испачкать недолго.
– Верно, – согласилась госпожа Фрюлинг. – Надо приобрести что-нибудь подходящее.
Летиция уже притащила сантиметровую ленту и снимала с меня мерки. Бабушка Генри записывала их на бумажке.
И уже в следующее посещение их гостеприимного жилища передо мной лежала целая стопка самой разной одежды от рубашек, жилетов и брюк до курточек, плащей и пальто. Меня попросили примерить обновки. Всё было мне в пору и сидело хорошо. Особо хочу отметить теплый мягкий свитер, который за неделю связала мне Летиция.
В детстве у меня было очень много всяких нарядов, мама любила, чтобы я выглядел маленьким франтом. Но из них я давно вырос и с тех пор имел только самый необходимый минимум одежды. Госпожа Шмерц вовсе не озадачивалась тем, как я одет.
Гардероб, который я получил стараниями бабушки Генри и Летиции меня порадовал, хотя до этого дня я не задумывался о том, что на мне надето.
Бабушка Генри только предупредила меня, что будет лучше, если при госпоже Шмерц я не буду появляться в новых нарядах, и вообще, хорошо, если она не узнает о наших встречах.
– Не подумай, я не учу тебя врать, – сказала бабушка Генри. – Просто не упоминай обо мне, а сама она расспрашивать не будет, я полагаю. Она может запретить нам встречаться, а мне этого очень не хочется.
Я уверил её, что меня это тоже огорчит.
С тех пор началась у меня другая жизнь. Шесть дней я жил в пансионе, старательно постигал разные науки и ждал, когда же наступит воскресенье. А когда оно, наконец, наступало, я с утра попадал в теплые и ласковые руки бабушки Генри и Летиции.
Госпожа Фрюлинг вовсе не занималась моим воспитанием. Она не читала мне нотаций, не принуждала поступать так, как она считала нужным. Нет, она просто проводила со мною время, беседовала, расспрашивала о моих делах в лицее. Она знала по именам всех моих преподавателей, всех друзей, никогда не забывала, какие предметы мы изучали. Сама она прекрасно знала несколько языков, и мы частенько разговаривали на одном из них. Это была как бы игра, в которой я незаметно совершенствовал свои знания. Бабушка Генри стала советовать мне прочесть ту или иную книгу, прививала мне вкус к хорошей литературе, и мы часто обсуждали с ней прочитанное. Именно бабушка Генри пробудила во мне любовь к истории. Сначала она давала мне почитать книги, где говорилось о наших предках, а потом и другие труды по истории нашей страны. Я стал понимать, что история – это не нечто, бывшее давным-давно и оторванное от современной реальности, нет, каждый день, каждый час жизни, уходя в прошлое, становится историей, а задача историка – как бы вернуть и сохранить, пусть не всё прошлое, но, хотя бы, его фрагменты.
Мы ходили с бабушкой Генри в театры и на концерты, посещали музеи и выставки. Она развивала мой вкус и расширяла мой кругозор. Своей любовью и вниманием она как бы стирала с моей души раны, нанесённые потерей родителей и пребыванием в доме Шмерцев.
