Н-да, дела. Я бы и Ольгу мог привлечь за вымогательство, или лишить материнских прав и забрать ребенка. Или оставить с матерью и платить алименты. Но ее больше нет, и она не сможет и слова сказать в свое оправдание.
Верчу в руках камеру и вдруг слышу голос Ольги. С удивлением смотрю в небольшой экран и вижу ее, как живую. Румянец от волнения красит щеки Ольги, глаза лихорадочно блестят.
- Сенечка, я хочу признаться тебе – я тогда нарочно заговорила тебя, чтобы забеременеть. Муж не отпускал меня, развода не давал, и жить с ним стало невозможно, а так у меня теперь доченька есть… Настенька так на тебя похожа…. Особенно глазки…
Ольга плачет, закрыв лицо руками, отталкивает камеру. Вера кладет ее на журнальный стол и теперь изображение переворачивается, но все равно запись идет.
- Верочка, я так не могу… не надо записывать, это глупая затея. Не нужны мы Сенечке, не станет он помогать…
Некоторых слов не разобрать, просто бубнеж, Вера успокаивает подругу, уговаривает продолжить запись, но Ольга мотает головой, отчего ее длинные русые локоны рассыпаются по плечам.
- Я сама выбрала эту жизнь, он же звал меня с собой. А я его матери испугалась… дура я какая-я-я… А знаешь, а я просто отвезу ему дочь и все, пусть воспитывает. Что малышке светит со мной? Ничего. Только страдания… Я раньше не понимала, что Данила ее все равно ненавидеть будет и обижать. Пока она маленькая, он только орет на нее. А потом бить начнет, как меня. С Арсением ей лучше будет.
- Но Данила денег хочет… - говорит Вера, на что подруга только фыркает и вскакивает с дивана. Теперь мне видны только ее ноги, худые, как палки.
- Перехочет. Напугаю его тюрьмой и все. Он уже там был, больше не захочет туда. А я заслужила такой жизни. Зато знать буду, что у меня доченька есть, от любимого мужчины. И что ей хорошо, с папой. Все. Я решила.
Камеру берут в руки, и я вижу лицо Ольги, так близко, что невольно отшатываюсь. Она смотрит внимательно, прямо мне в глаза, шмыгая красным носом. Потом отводит взгляд.
- Вер, она что, пишет, что ли до сих пор? Ты сотри все это…
Запись прерывается, а я сижу в ступоре. Впервые видел такое отчаяние и страх. Прочувствовал на себе жизнь Ольги.
- Почему ты мне запись не отправила сразу? – накидываюсь с запоздалыми упреками на Веру, но та забирает камеру из моих рук и горько усмехается. – Если бы я ее получил, то сейчас все было бы по-другому! Ольга была бы в безопасности, и живая. Я бы ее к самым лучшим врачам отвел.
- Я забыла про нее. Вернее, думала, что стерла ее Ольга. А позавчера пошли в парк с собакой гулять, хотела заснять прогулку и наткнулась на запись. Теперь уже ничего не исправить. Ты отец, воспитывай малышку, ведь у нее кроме тебя и нет никого больше…
После встречи с Верой я поехал в клинику, где с помощью аппаратов еще жил мой дядька. Впустили без проблем. Долго разговаривал с человеком, который был мне вместо отца. Родной его брат. Пусть он не слышал меня уже, но все равно было ощущение, что у нас разговор происходит.
Так странно, у него руки теплые, и сам, будто спит. Только все эти трубки и писк аппаратуры напоминают о том, что скоро и его не станет. За два месяца раны от аварии почти зажили, лицо приобрело нормальный вид.
Одно успокаивало – дяде было не больно восстанавливаться. И надежда еще теплилась, что очнется. Я перерыл весь интернет, нашел очень много случаев, когда люди возвращались из комы, хотя врачи не давали шансов и рекомендовали отключить аппараты.
