А вот насколько близки безнравственностью его поступки своему увенчанному лаврами рожденному в таком же беззаконии предшественнику на посту «просветителя» России.
Когда потребовался священник в экспедицию на Аральское море, Ломоносов, горя желанием развлечься в столь заманчивом экзотическом путешествии, с легкостью лжет о своем происхождении:
«4 сентября 1734 года он подал прошение, в котором объявил, что у него отец “города Холмогор… поп Василий Дорофеев” и что он жил всегда при своем отце… Ломоносов дал подписку, что если в его показаниях что ложно, “за то священного чина будет лишен и пострижен и сослан в жестокое подначалие в дальний монастырь”.
Но “ставнический стол” академии вознамерился проверить через Камер-коллегию истинность показаний недавнего дворянского сына, и Ломоносову пришлось рассказать правду… Дело кое-как замяли» [120] (с. 77).
Насчет «правды», которую якобы поведал Ломоносов, как-то уж больно сомнительно: знал ли он ее вообще?
Но ведь и в дальний монастырь его также не сослали. Значит, что-то знали о том, кто он такой на самом деле. Может быть, знали много больше и его самого. А точнее, что следует из всего случившегося, были люди, которые его родословную знали лучше него:
«Это дело стало известно вице-президенту Синода Феофану Прокоповичу, который заступился за Ломоносова…» [275] (с. 24).
Так кем же являлся этот удивительный нашего «крестьянского сына» заступничек?
Основной фигурой при Петре I, с помощью кого наш «преобразователь» преобразил Русскую Церковь в одно из многочисленных чиновничьих ведомств:
«…он по поручению Петра I подготовил теоретическую базу для ликвидации института Патриаршества и создания синода – государственного органа, осуществлявшего с 1721 до 1917 года руководство Русской Православной Церковью» (там же).
Но и во времена своих «учеб» этот «вышедший из народа» Михайло, ставший научной знаменитостью лишь при большевиках, шарахался из одного учебного заведения в другое, как только мог:
«Академическая биография 1784 года сообщает, что Ломоносов в поисках науки побывал и в Киеве…» [140] (с. 120).
О чем, что и понятно, в телевизионных «шарадах» о нашем этом «крестьянском сыне» ни слова ни полслова. То же и во всех иных «исторических» на эту тему опусах.
Но не знания, что выясняется, были нужны нашему Михайле, но карьера. А потому:
«Отдав себе отчет в том, что Киевская Академия не отвечает его планам и надеждам, он поспешил в Москву, где мог скорее рассчитывать на изменение своей судьбы» [140] (с. 120).
Эти чисто карьеристского толка «изменения» и в дальнейшем всецело руководили поступками нашего Михайло – эдакого большевицкого Кулибина:
«В июле 1735 года он был зачислен в философский класс. Но наука Спасских школ ему прискучила. Он испытывал томительное и безпокойное раздумье. Неизвестно, куда бы он еще метнулся, если бы в конце 1735 года не пришло сенатское предписание выбрать из учеников Спасских школ двадцать человек… и отправить их в Петербург, в Академию наук» [140] (с. 120–121).
Ну, такой оборот – это совсем другое дело! Ведь ему все равно в какой области себя прославлять: в химии или ваянии картин, стихосложении или вентиляторо- и вертолетостроении. Главное, чтоб наиболее крутой в подъеме была именно карьера!
Но это не было случайностью. Ломоносов, для достижения своей цели:
«…пустил в ход все средства и обратился к покровительству Феофана, который, по преданию, ему в том “способствовал”» [140] (с. 121).
