– Ага, – пробормотала она, вновь повернувшись к дверному проему и узкому коридору за ним, провела пальцами по старому деревянному наличнику. – Так ты чай… Ай.
Палец наткнулся на что-то острое, Слава тут же отдернула руку и оглядела ее. На коже не осталось ни заноз, ни крови.
– Что там? – встревожился Януш, но Слава его проигнорировала.
Она пригляделась к проему. Тусклый, едва заметный блеск металла привлек внимание. Прямо за краем наличника в обои была воткнута игла, только самое ушко ее торчало на поверхности. Сложно было заметить ее, если не приглядываться специально. Слава подцепила ногтями иглу, вытащила и продемонстрировала Янушу.
– Игла.
– Нехорошо, – нахмурился парень. – Это значит…
– Разумеется, я знаю, что это значит – я же смотрю телевизор. Кто-то пытался навести порчу. Только не говори, что веришь в эти глупости.
– Это не глупости. Дай сюда. Ее надо раскалить и закопать на перекрестке.
– Серьезно? – скривилась Слава, но все-таки вложила иглу в протянутую ладонь Януша.
Парень внимательно оглядел иглу, повертел головой в поисках подходящего места и положил ее в итоге на стол, завернув в какой-то старый купон из тех, что лежали здесь же на аккуратной стопке книг. Вновь вернувшись на диван, он с мрачной серьезностью заметил:
– Даже если ты считаешь, что подклад не несет никакого воздействия, это все равно означает, что кто-то желал зла Виктору Ивановичу.
Слава на это лишь пожала плечами.
– Видимо, так.
– Нужно узнать, кто это и почему. Может, его смерть вовсе не была случайной.
– Нет уж, – отрезала Слава, сложив руки на груди. – Дед умер от старости, а порча и прочее – как минимум неправдоподобно. Я не собираюсь задерживаться здесь дольше необходимого. Улажу дела, разберусь с похоронами, выставлю квартиру на продажу – и прощай, Смоленск.
Януш вскинул на нее изумленный и даже немного печальный взгляд.
– Ты собираешься продавать квартиру?
– Я ведь только что сказала.
Парень тяжело вздохнул, так, будто ему и правда было какое-то дело до чужой квартиры в старом доме, тихо произнес:
– Что ж… Твое право, – и положил голову на подушку.
Крохотная кухня тоже ничуть не изменилась. Она вмещала в себя старенький холодильник, белый раскладной стол и белые же шкафчики, которые от времени посерели, пожелтели и кое-где расклеились. Холодильник нещадно дребезжал и гудел во время работы, а когда выключался, его трясло так, что внутри слышался звон стеклянных банок. Неподъемная газовая плита с духовкой занимала центральное место, и на ней сиротливо стоял закопченный чайник на пару чашек.
Порядок чувствовался во всем, и это каждый раз поражало Славу. На ее-то съемной квартире такая чистота возникала не чаще раза в месяц во время уборки и держалась обычно не дольше пары часов.
По коже пробежал легкий холодок, заставив поежиться. Форточка оказалась открытой, ночной воздух шевелил полупрозрачный тюль и приносил снаружи редкие звуки проезжающих машин и пьяную ругань соседей. Привстав на носочки, Слава закрыла окно, задержалась немного взглядом на черноте за стеклом, но не увидела ничего, кроме своего искаженного отражения.
Все же история с иглой оставила неприятный осадок в душе, и против воли появилась навязчивая тревога. Назвать это страхом было бы серьезным преувеличением, но теперь квартира не казалась такой же уютной, как раньше.
Наверно, любой дом, где совсем недавно побывала смерть, внушает подсознательную тревогу, и находиться внутри некомфортно из-за той внезапной, окончательной пустоты, что остается на месте любимого человека.
