– О чем именно? – сухо проговорила Слава, изогнув бровь. Пришло в голову недавнее предостережение соседки. Хотя, может, он имел в виду всего лишь детдомовских детей. – О связях с нелегалами, смоленских бандах, сектах? Я уже и не знаю, о чем думать.
– Раз не рассказывал, то, видно, у него были причины. Значит, и я не должен говорить.
– Ой, да брось! Я только что уйму времени зашивала твою спину! Что хоть произошло?
Януш задержал изучающий взгляд на сердитом лице Славы. Его молчание красноречиво говорило о том, что правды от него можно не ждать. В конце концов он вздохнул:
– Можешь считать это дворовыми разборками.
– Класс. – Слава с разочарованием скривила губы, скрестила на груди руки и холодно бросила: – Уберешься отсюда как только полегчает.
– Как грубо.
Он и бровью не повел, тогда как Славе все сложнее удавалось сдерживать свое раздражение. Она ненавидела пребывать в неведении, ненавидела ситуации, в которых ничего не может контролировать, но больше всего ненавидела ложь. Узнать, что дед скрывал от нее что-то, было не слишком приятно, так еще и этот парень подливал масло в огонь ее праведного гнева, скрывающего запрятанную глубоко обиду.
– По-моему, грубо воспользоваться моей помощью, а потом отказать в помощи мне. Я просто хочу понять, что происходило в жизни дедушки в последнее время. А ты, очевидно, знаешь о нем больше, чем родная внучка.
– Кто, по-твоему, в этом виноват?
Его слова вызвали в душе горечь. Слава всплеснула руками.
– Ладно! Разумеется, во всем виновата Слава. Пойду поставлю чайник.
Она резко поднялась с кресла и сделала несколько шагов к выходу из зала, желая в этот момент только остаться в одиночестве, но Януш окликнул ее, заставив остановиться в проходе:
– Погоди! – С трудом он приподнялся и сел, чтобы видеть ее. В голосе появилась некоторая мягкость и намек на раскаяние. – Ну ладно тебе, извини. Я правда не могу рассказать. Может быть, Виктор Иванович хотел защитить тебя, и я не собираюсь его подводить, раскрывая чужие секреты.
Он замолчал в ожидании реакции Славы. Та молчала тоже, но и уходить не спешила. Искоса глядела на него, раздумывая, не слишком ли она резка и почему так запросто выходит из себя. Должно быть, так она переживала утрату: злясь на себя и на весь мир.
Януш смотрел на нее без осуждения. Понимал, а, значит, и сам пережил нечто подобное. Помолчав, он тихо спросил:
– Как он умер?
– Сердечный приступ.
– Уже похоронили?
– Нет. Я как раз приехала, чтобы этим заняться.
– Мы могли бы помочь. Собрать немного денег или что-то еще в благодарность за все, что он для нас сделал.
Слава задумалась, прежде чем ответить. Она плохо знала город, не имела понятия, что делать, куда идти, а от одной мысли о куче документов, которые придется оформлять, и куче инстанций, которые придется посетить, начинала болеть голова. По хорошему, не следовало отказываться от помощи, но привычка решать все в одиночку пока что брала верх.
Она решила немного отложить принятие решения. Протянула уже без прежнего раздражения в голосе:
– Опять эти загадочные “мы”.
– Его друзья, – с неподдельной грустью ответил Януш. – Он был хорошим человеком, и для меня он – почти как второй отец. Я сочувствую тебе, Слава.
Он глядел ей прямо в глаза, разделяя с ней ее горе. Она поджала губы и потупилась. Не могла вынести этого сочувствия, потому что казалось, еще немного – и потянет всплакнуть.
