Я не спала последние несколько минут. Минут пять. Именно столько времени назад я услышала приближающиеся шаги и натянула одеяло по самое горло.
А когда дверь открылась, я сразу поняла – это он.
Запах сандала. Уже слишком знакомый, почти родной. Я не открывала глаза, но напряглась всем телом.
Прошелестела обивка мебели.
Прекратились шаги.
Наступила звенящая тишина, среди которого различимо было лишь наше дыхание. Мое – прерывистое, неестественное, и его – тяжелое, опасное.
– Ты не спишь.
Не сплю.
Но отчего-то жутко боюсь открыть глаза и оказаться с этим мужчиной один на один.
В его доме.
На его территории.
Где все, абсолютно все – принадлежит ему. Я еще немножко – я, в расплату. Частично, не всецело. Не навсегда, я уверена.
Я открываю глаза, когда понимаю, что игра затянулась. Стоило возвращаться ко взрослой жизни, решать проблемы, спать с мужчиной, чья фамилия все мое детство была на устах родителей.
Шах.
Родители много о них говорили.
Шах засадил моего отца в тюрьму на долгие пять лет.
Шах виновен в тяжелых родах двойни моей матери. Шах знал о ее пороке сердца, Шах не приложил достаточных усилий для сохранения жизни моей матери, Шах хотел ее убить, потому что моя мать стала свидетелем его деяний.
Наш отец спас ее. И нас. Просто вовремя пришел, а так виновен Шах, Шах, Шах…
Отец говорил об этом не при нас, но мы с братом слышали многое. И эта фамилия въелась в сознание как настоящий ад.
– Доброе… утро.
Мой голос выходит чуть хрипловатым. Я сонно потираю глаза и поднимаюсь на постели, подтягивая одеяло к груди. Одежда была на мне, и это радовало, ведь последнее, что я помню – стальные объятия Эльмана и более ничего.
Безрассудство плескалось во мне, не иначе, ведь я доверилась человеку, который носил фамилию Шах.
Наклонив голову, Эльман произнес:
– Я не стал тебя раздевать.
– Спасибо.
– Но хотел. И хочу.
Шумно сглатываю, напоровшись на его глаза – в них моментально вспыхивает пожар.
Нет, пожарище. Даже на расстоянии нескольких метров я ощущала этот жар – и он был явно не от полуденного солнца.
– Еле сдержался? – спрашиваю в попытке разрядить ситуацию.
Но его глаза оставались серьезны:
– Был на грани. Ты же теперь у меня.
На Эльмане была надета того же цвета одежда – черного, но теперь в домашнем стиле. Неужели он не устает от этого цвета?
Я оглядываюсь. Благо, спальня была не полностью черной. Даже приятной и уютной, здесь было больше женского, чем мужского.
– Я бы хотела принять душ.
Эльман поднимается с места и кивает, но взгляда своего не отрывает. Я вдруг понимаю: так не смотрят на девушек, которые симпатичны. Так смотрят на тех, кого долго ждали. Выжидали терпели, предвкушали.
«Как давно тебе плевать?»
«Давно».
От этого осознания под одеялом вмиг становится жарко, но без него, боюсь, останусь пеплом…
– Одежду на первое время ты найдешь в гардеробной, – произносит он. – На днях тебе привезут то, что ты закажешь. После душа спускайся вниз, – велит тоном, не терпящим сопротивления.
Вместе с его уходом пропадает сандал.
И я дышу чуть свободнее.
Отбросив одеяло, я поднимаюсь с кровати и открываю первую попавшуюся дверь – это оказывается гардеробная. Здесь немного вещей, но они оказываются моего размера…
Правда, по стилю здесь совсем не мое. Юбки чересчур длинные, оттенки – нежные, а верх почти везде сильно закрытый. Я замечаю в углу комнаты свой чемодан – тот самый, который собирала наспех еще на Сицилии.
