Ибрагим молчал, я несколько раз потёр уши, не послышалось ли мне. По его виду чувствовал, что не послышалось, и мы оба боялись спросить, что же это было. Мы пошли дальше. Через час с небольшим замелькали огоньки. Навстречу вышел молодой человек из Белокан и повёл нас к кунакам. В Белоканах была совсем иная жизнь, ничуть не похожая на аульскую. Маленький провинциальный городок у подножья горы, утопающий в зелени. Мягкий субтропический климат и много солнца. Много фруктов и овощей, растущих в каждом огороде, маленькие изумрудные и, главное, безопасные речушки, спустившиеся со снежных вершин, что белоканцы называют на свой лад булахом. Опьяняющий аромат цветущих роз, виноградные лозы и уютные навесы, а под ними – топчаны, чайные самовары, мангалы для шашлыка, тандыры для хлеба почти в каждом дворе, и приветливые гостеприимные кунаки. После трапезы мы, как подкошенные, свалились в постель и заснули мертвецким сном…
Крики, хохот и шум во дворе разбудили меня утром.
– Ле, Назирав!!! Люди!!! Есть тут кто??? – кричал дядя Магома, или Сер МухIама, как называли его в Джурмуте.
– У вас, падарал, кушать не бывает что ли? Налейте сто грамм, разожгите костёр, подайте кушать, что вы за народ, чёрт побери…
Борода придавала Магоме сходство с Емельяном Пугачёвым, а вот пышные усы и густая шевелюра отсылали к фотографиям молодого Иосифа Джугашвили после ссылки. У него всегда бывали дорогие красивые кони-иноходцы. Он пил чачу и не пьянел, сколько бы ни пил. Иногда во время дружеского застолья брал пандур и, аккомпанируя себе, пел старинные песни. Пел и шуточные, когда компания пьянела.
Особо популярна была в те годы русско-аварская песня Магомеда Сулиманова.
«Водку пить, конечно, каждому можно,
Но не каждому гьеб полезно бугеб.
Коньяк ли, если есть, ерунда гуро,
Но пугает он нас цена борхиялъ.
Жить кI иго нухалда рижуларелъул
От души чункизе копой дуниял…»
– пел выпивший Сер МухIама.
Такой своенравный и одновременно обаятельный мужик, младше моего отца лет на десять.
Отец мой среднего телосложения сухощавый интеллигент, филолог, директор школы в горах. Он был педагогом и охотником, хозяйственником и поэтом местного масштаба, который сочинял на ходу сатирические весёлые стихи. Землю пахал, сено косил, одним словом, занимался тем же, чем и простые горцы. Дети всегда ждали его урока литературы, он был лучшим рассказчиком на моей памяти, и по сей день остался таким, хвала Всевышнему. Отцу сегодня 82‑й год пошёл.
Мы остановились в доме отцовского кунака, инженера-строителя из Белокан Гараева Низирова. Добрейшей души спокойный, интеллигентный, обаятельный человек. Он же был другом и кунаком поэта Омаргаджи Шахтаманова. Шахтаманов часто бывал у него в гостях. С моей семьёй у Гараевых куначеские отношения имели историю в несколько поколений. Брат Низирова, Гараев Далгат, работал прокурором в Закаталах. В общем, Гараевы в Белоканах – знатный и уважаемый род.
Когда я вышел на крыльцо и взглянул во двор, хозяйка дома Мадина накрывала стол. По профессии учитель физики, очень привлекательная, приветливая и красивая женщина в расцвете лет, с постоянной улыбкой на лице. Было ясное солнечное утро. Сыновья Низирова Измир и Али встали, повели нас умыться, и сразу к столу. Они учились в русской школе и лучше нас говорили на русском. А наш русский был очень ограниченным. В горах тогда ещё не работал телевизор, в школе говорили на аварском, не было русскоязычной среды и крайне тяжело было перейти языковой барьер.
