– Калинкааа! – громко и отчаянно звал Серафим корову. – Калинкааа! Где ж ты, дорогая?
Чёрные тени постепенно окутали дебри, сделав их мрачными и враждебными. Солнце практически полностью скрылось за деревьями.
Сердце Серафима замерло, когда он растоптал сухую ветку, издавшую оглушительный хруст, разнёсшийся эхом по всему лесу.
– Тьфу! Чёрт бы побрал эту ветку! – выругался старик.
Впереди он приметил повалившуюся сосну. Рядом с её макушкой, утопшей в папоротнике, росла гигантская ель. Серафим отметил, что совсем близко “Багровое” озеро.
– Эх, как же далеко я забрёл. Нигде нет моей Калинки. Ох, беда-беда! Но попытаться стоило. Теперь пора ворачиваться домой, скоро стемнеет. Тогда я собственные пальцы не признаю, – бормотал себе под нос старик.
Оказавшись у ели, он уже намеревался идти обратно, как вдруг краем глаза уловил какое-то молниеносное движение меж деревьями. Серафим прищурился, однако не увидел ничего, кроме мирно стоящих, как столбы, сосен да елей.
– Хех, видимо, померещилось, – с облегчением выдохнул он и только подался вперёд, как что-то вновь промелькнуло тёмным, размазанным пятном с другой стороны.
Серафим стал лихорадочно оглядываться, прижавшись к мощному стволу ели. Он почувствовал мурашки, покрывшие его морщинистое тело, и сглотнул комок, колом застрявший в его пересохшем горле.
– Кто здесь? – хриплым, сдавленным голосом спросил Серафим, но никто ему не ответил.
В висках бешено запульсировала кровь, уши оглушил невыносимый звон, а на лбу выступили капельки холодного пота.
Сзади он различил чьи-то шуршащие шаги, переходящие в скачки́. Почва слегка завибрировала. К старику приближалось что-то массивное и крупное, что-то очень тяжёлое.
Не выдержав, Серафим крепче сжал в руке посох и с криком обернулся. Никого…
– Неужто галлюцинации? – учащённо дыша, словно после ночного кошмара, вслух поразился он. – Кто здесь? Отзовитесь! – провопил он и услышал звук, заставивший застыть кровь в его жилах.
Это был незнакомый ему доселе злобный урчащий рык.
Сердце Серафима сжалось до сильной боли, его голова закружилась. Упасть ему не позволил верный друг – посох. Вцепившись свободной рукой в ствол ели, старик зажмурил глаза и зашептал молитву, быстро шевеля своими сухими потрескавшимися губами: “Живы́й в помощи Вышняго, в кро́ве Бога Небеснаго водвори́тся. Рече́т Го́сподеви: Заступник мой еси́ и Прибежище моё, Бог мой и уповаю Нань…”.
Сверху голову и плечи Серафима осыпали обломленные веточки, которые попали, в том числе, и за шиворот рубахи старика.
Серафим медленно поднял дрожащую голову, и ему на лицо капнули густые прозрачные слюни.
Тут старик испытал дичайший ужас, пронзивший каждую его клеточку.
Он отбросил посох и собрался бежать, как что-то, спрыгнув с дерева, повергло его на землю в густые заросли папоротника.
9
– Нахрен я оставил маску в хижине? Была б при мне, сохранил бы морду целой, – вслух размышлял высокий лохматый мужчина, пробираясь сквозь колючие ветки кустарников.
Его худощавое лицо с впалыми щеками и грубой щетиной пестрило ссадинами, сочившимися кровью.
В мозолистой правой руке, затёкшей и постоянно поднывающей, он держал топор с обмотанной белой изолентой рукоятью и острым металлическим лезвием, на коем застыли тёмные кровавые пятна. Мускулистое тело, заколотое татуировками Дьявола, Демонов и Бесов, укрывала подранная тряпичная рубашка грязно-серого цвета, небрежно заправленная в чёрные брюки, изобилующие жирными и солевыми разводами. Ноги же потели в кожаных армейских берцах с резиновой подошвой на гвоздях.
