Ланге смолк. Молчал и Аскер. Он понимал, что все рассказанное пленным весьма важно. Это подсказывала интуиция, обостренное чутье следователя и разведчика. И еще одно чувство возникло во время допроса: какая-то неясная тревога. Аскер вдруг ощутил потребность побыть одному, подумать, покурить… Он отправил пленного, вышел за черту лагеря, в сосновый бор.
Больше часа провел здесь Аскер, сидя под большим деревом, в задумчивости глядя вверх, где между мохнатыми ветвями елей и сосен светлело бледно-голубое небо. Затем он вернулся и приказал привести командира роты лейтенанта Шульца.
Шульц оказался человеком лет двадцати пяти, с печальными глазами на тонком девичьем лице, которые он близоруко щурил. Выяснилось, что Гуго Шульц, работавший до войны продавцом в книжном магазине, стал офицером всего года полтора назад. До этого медицинские комиссии браковали его: он очень близорук, носит специальные очки. В конце концов его все же взяли в армию. Он был послан на ускоренные курсы офицеров, окончил их и оказался на фронте – сначала взводным, а потом заменил убитого командира роты. Остальное известно.
Аскер осторожно перевел разговор на подразделение, которым командовал Шульц. Похоже было, что лейтенант говорит откровенно, не хитрит. Отвечая на вопросы следователя, он назвал больше десятка своих солдат, наделяя каждого краткой характеристикой. Наконец дошла очередь до Хоманна. Шульц сказал:
– Ефрейтор Георг Хоманн служил честно, был скромен и храбр. Только я говорю это вовсе не потому, что однажды Хоманн спас мне жизнь… Так требует справедливость.
– Чувство справедливости всегда руководит вами? – поинтересовался Аскер.
– Полагаю, да.
– А я сомневаюсь в этом.
– Господин майор сомневается? – Пленный растерянно развел руками. – Признаться, я никогда не подозревал, что могу быть обвинен в пристрастии или…
– Вспомните о происшествии в провиантском складе, когда в карауле был Хоманн. Вспомнили?
– Я не понимаю господина майора.
– Хорошо, помогу вам понять меня. Скажите, в ту ночь Хоманн действительно совершил такой уж выдающийся поступок?
Шульц замялся.
– Говорите, говорите!
– Я все еще не понимаю господина майора.
– Ну, вот только что вы заявили: случилось, что Хоманн спас жизнь своему командиру, то есть вам. Это так?
– Да.
– И что же, подвиг солдата был оценен по достоинству? Хоманна наградили?
– Нет. – Шульц помолчал, начиная понимать, куда клонит следователь. – Нет, господин майор, история прошла незамеченной.
– А произошел пустяковый пожар на складе, и вы торопитесь с реляцией о героизме Хоманна.
– Это не я, господин майор.
– Не вы? – Аскер почувствовал, как у него вспотел лоб. – Как это – не вы? Говорите правду.
– Да, не я. Ходатайство было, конечно, мое, как командира роты, но я подал его не по своей воле. Мне было приказано.
– Кем?
– Майором Гаусом.
– Кто это – майор Гаус?
– Командир батальона.
– Расскажите подробнее.
– После того как пожар был погашен и суматоха улеглась, я вызвал Хоманна к себе, детально обо всем расспросил, похвалил. Он сказал, что не совершил ничего особенного. Опасности пожара фактически и не было. Горели ящики, сложенные у стены. Они были обособлены. Стены, пол, потолок – земля и камень, гореть нечему. Даже краска на стенах не масляная, а известка. В том помещении не имелось больше ни ящиков, ни продуктов, ничего другого, что могло бы гореть. Словом, сгорев, ящики превратились бы в золу, и дело с концом. Я отпустил Хоманна. И вот зазвонил телефон. Говорил майор Гаус. Он спросил о происшествии. Я доложил. Гаус сказал: «Хоманн действовал геройски, надо его поощрить». «За что?» – спросил я, пояснив, что был лишь жалкий костер из кучи фанерных ящиков. – «Все равно, – ответил Гаус, – проявлена самоотверженность, она не может остаться без награды». Я позволил себе поиронизировать и спросил, уж не думает ли майор представить Хоманна к кресту? Гаус сказал: «Ордена не дадим, а в отпуск пошлем, пусть побывает в тылу».
