Вот так я от денег избавился. А что мне было делать? Другого всё равно придумать ничего не смог бы. На чердаке прятать страшно было, вдруг кто наткнется. В хате оставлять тоже опасно, я ведь не знал, чья она, да и когда я ещё смогу туда вернуться?
– Да нет, думаю, ты всё правильно сделал. – Николай смял в кулаке пустую пачку из-под сигарет и, сожалея, что курево закончилось, отбросил ту в сторону.
– Слушай, Дохлый, а как его звали? Я имею в виду Валета. Какое у него настоящее имя было?
– Имя? – улыбнулся Дохлый. – Имя у него было что надо. Владиславом его звали, а фамилия – Тайфун.
– Вот это да! – присвистнул Матерый. – Вот это имечко!
– Все очень просто. Валет на Сахалине родился. Ни отца, ни матери не знал. Шалава какая-то тайком родила и на крылечко детдома подбросила. Ни имени не обозначила, ни фамилии. А в те дни на Тихом океане тайфун нешуточный разыгрался, вот и решил директор детдома, куда Валета определили, фамилию ему в честь того самого тайфуна дать. Так и появился на свет вор Владислав Тайфун по кличке Валет.
– А тебя как величать?
– Меня? – Дохлый нахмурился. – Меня родители Сергеем назвали. Сергей я, Сергей Владимиров.
– А я Николай Волков. – Матерый поднялся и протянул руку Дохлому.
Тот посмотрел Николаю в глаза, и руки их сплелись в крепком, по-настоящему мужском рукопожатии.
Улыбка заиграла на лицах, и оба вдруг рассмеялись, оттого что на душе стало легко и свободно. И, не существовало в эту минуту вокруг ни высоких заборов, обнесенных колючей проволокой, ни сторожевых вышек, ни злых овчарок…
– Слушай, а почему у тебя такое погоняло странное – Дохлый? – Матерый вновь присел на край бетонной плиты.
– Да это у меня после первой ходки. Я тогда худым был, аж светился весь, хотя еще и не кашлял. Говорят, конституция тела у меня такая, по-народному, не в коня корм. Как сейчас помню, привел меня дубак в камеру, открыл дверь и говорит: принимай, братва, дохлого. С тех пор с такой кликухой и живу. Да она мне не мешает. Привык за столько лет то.
– Да, один человек сказал слово, другой всю жизнь обречен маяться. – Николай вспомнив про рассказанную Дохлым историю, задал вопрос, который почему то казался ему особо интересным спросил: – Валет был по всей жизни один? Ни жены, ни детей?
– Я тоже так думал, пока он мне душу свою в один из вечеров наизнанку не вывернул. До сих пор понять не могу, зачем он тогда со мною о жизни своей разговор завел. Столько лет ни слова, а тут на тебе, взял да и выдал всё как есть.
– Может чувствовал, что смерть рядом бродит, потому и захотел исповедаться?
– Я об этом тоже тогда подумал. Семья у него в Воронеже осталась, жена и дочка восьми лет. Ему когда совсем невмоготу становилось, он садился в поезд и катил к ним только лишь для того, чтобы издали на родных посмотреть. Представляешь, несколько дней подряд до темноты у их дома простаивал, пока свет в окнах не погаснет, и ни разу не зашёл. Утром денег по почте отправит и опять, айда, куда глаза глядят. Люблю я их, говорит, всем сердцем люблю, по-настоящему, по-человечески, а не живу потому, что, кроме мимолетных радостей да долгих ожиданий, дать ничего не могу. Я ведь ветер – сегодня здесь, завтра там. И деньги мне только для того и нужны, чтобы на жизнь красивую полюбоваться. у людей взял, к людям и вернутся. Так что, Дохлый, если со мною что приключится, семье моей помочь обязан будешь, и не тайком, а по-людски, с цветами и подарками. Про любовь мою расскажешь, всё до последнего словечка. Не выполнишь, я тебя на том свете найду. Найду и спрошу по всей строгости.
