Следак поначалу вел себя как полагается, так сказать, по всем правилам юриспруденции, предупредил о том, что здесь, сейчас состоится очная ставка, потом начал задавать вопросы. Ну а когда закончил официальную часть, пристегнул меня, словно собаку, браслетами к батарее и вышел из кабинета.
Сижу я и чувствую, как по душе моей злость ручьем разливается и комок обиды к горлу подступает.
Толстый, будто ждал этой минуты. Только сука ментовская дверью хлопнула, он вдруг сразу орать начал. Визжит, как поросенок, если, говорит, ты, Дохлый, не скажешь, куда «зелень» заныкал, не жить тебе, сам не сдохнешь, заточку на зоне в бочину получишь. В общем, нёс хренотень всякую. И поверишь – нет, так он меня достал, не выдержала душа моя такого оскорбления и как завернул я ему речь трибунную по фене, да такую, что у него от удивления очки раскалились. Губу оттопырил, смотрит, а сказать ничего не может, губами, словно жаба, шлепает и – ни звука. Я же, наоборот, так разошелся, что напоследок ему даже встречу с Валетом на том свете пообещал. Он, говорю, петух ты гамбургский, тебя не только голосить по утрам заставит, но и яйца будешь нести, как курочка-рекордистка. Опешил жирный от таких слов, сел на стул и платочком рожу потную вытирает, потом достал из кармана бумажку и сует мне ту в руки. Глянул я на каракули и от удивления чуть не кончил, такие там красивые слова были нарисованы, что у меня дух захватило и так сердце от радости запрыгало, что казалось – ещё мгновение, и наружу выскочит.
Смысл записки той заключался в том, что если я соглашусь вернуть всё, что мы с Валетом из сейфов вынули, то могу смело на половину рассчитывать, а самое главное – пообещал за это из тюрьмы под залог вытащить.
Я, как ту бумаженцию прочёл, чуть в тот же миг не сознался. Ну, думаю, мне на старость и полмешка «зелени» хватит. Поверил я тогда этому гондону и уже хотел было рот раскрыть, но, как взглянул в глаза поросячьи, понял, врёт косой, причем без стыда и совести. Представляешь, эта свиноматка меня, как последнего лоха, хотела на жабу поймать, после чего развести по всем ментовским правилам. Как только я это понял, мне вдруг стало смешно и обидно, что не суждено сбыться желанию моему с деньгами и чистой совестью на свободу выйти. Разозлился я и тихо так, сквозь зубы: что чмо позорное, купить меня решил? Ах, говорю, петух ты бройлерный, видать, крепко тебя Валет по репе саданул, если ты, хуй с горы, мне, интеллигентному человеку, такие нехорошие вещи предлагаешь.
Понял толстомордый, что не смог меня на кукан насадить. Улыбка слащавая с потной морды слетела, и давай он мне напоследок будущее моё разрисовывать. Выговорился и выскочил из кабинета, да так, будто я до него домогаться начал.
Дохлый на секунду остановил рассказ, затем, подумав, добавил:
– Как всё дальше происходило, думаю, ты догадываешься.
Он повернулся к Матерому и, внимательно глянув тому в глаза, произнёс:
– Теперь, когда ты знаешь всё, я хочу напомнить тебе о твоём обещании…
– Послушай, Сергей! – перебил его Николай.
За много лет Дохлый впервые услышал своё имя и, оторопев от неожиданности, на мгновение потерял дар речи.
Николай взял Дохлого за плечи.
– Запомни раз и навсегда, я никогда и никому ничего просто так не обещаю, ну а если поклялся, то, будь уверен, выполню до конца. И не за баксы, а за то, что ты обратился ко мне, за то, что душу свою открыл. Так что теперь, когда я знаю всё, я готов еще раз поклясться всем, чем угодно, что выполню все твои наказы, все до последнего слова, если, конечно, судьба не устроит мне какую-нибудь ловушку. Будем надеяться, что этого не произойдет.
