– Она должна выпутаться из этой дурацкой истории! – заявляет Эдвард тоном, не терпящим возражений. – Действовать нужно быстро, решительно, пока не стряслось настоящей беды. – Он стоит перед зеркалом, расставив ноги, поправляет воротник рубашки, затем вдевает туда запонки. – Нам определенно повезло, что эти «отношения» возникли в Париже, а не в Лондоне. Меньше вероятности, что все это выплеснется наружу.
Элинор находится в его комнате. Она сидит в кресле, покачивая ногой. На ней простое, но элегантное темно-синее платье из льна. Беременность еще не изменила ее фигуру. Лицо Элинор бледно, пальцы теребят длинную нитку речного жемчуга. Это ожерелье Эдвард привез ей из Германии, куда ездил на конференцию в Билефельд.
– Что у них вообще за отношения? – спрашивает Эдвард, и Элинор ловит его взгляд в зеркале. – Они помолвлены?
– Очень сомневаюсь. Но она собирается жить вместе с ним. Поддерживать его.
– Что значит «поддерживать»?
Эдвард сохраняет спокойный тон. Уравновешенность, несмотря на то что внутри зудит раздражение. Элинор незачем это видеть. Особенно сейчас. Она и так выглядит встревоженной. Он не вправе показывать ей свое недовольство. Это лишь добавит ей напряжения и беспокойства.
– Чистое безумие, – отвечает Элинор. – Она думает, что сумеет найти работу. И знаешь какую? Работу журналистки. Роуз намерена его содержать, пока он движется к славе художника и еще кого-то там. По ее словам, он из хорошей семьи. Возможно, даже богатой. Но он, видите ли, чертов социалист, а потому повернулся спиной к буржуазному достатку. Он считает жизненно необходимым переходить на плановую экономику, как в России. Капитализм умер и все такое. Материальные блага совсем ничего не значат. Достаточно любви. Она заявляет, что они будут счастливы при минимальном достатке.
Эдвард фыркает:
– Легко говорить, когда ей доступны все виды современного комфорта. Подозреваю, она думает так: если мы познакомимся с ее дружком, мы, как и она, подпадем под его очарование и я обеспечу их уютным pied-à-terre[4]. Пусть пересмотрит свои мечтания.
– Эдвард, не будь к ней слишком жесток! Боюсь, этим мы только вытолкнем ее из дому.
Эдвард застегивает последнюю запонку и снова фыркает:
– Вашим сестринским отношениям ничего не угрожает. Послушай, это же ее первый романтический всплеск. Первая любовь! Она ничего не знает. Верь мне, это долго не продлится.
Он тянется за черным галстуком-бабочкой, умалчивая о том, что они оба и так знают: он первая и единственная любовь Элинор. Ей незачем знать о его прошлых любовных романах, немногочисленных и несколько хаотичных.
Он завязывает галстук. Пожалуй, стоит завести себе камердинера. Не будет ли слишком обременительно? Такая идея уже посещала Эдварда, но Элинор скажет, что он прекрасно может одеваться сам. Это повлечет за собой дополнительные расходы. К тому же хорошего камердинера чертовски трудно найти. Нынче, когда у тебя нет ни статуса, ни титула, рассчитывать на достойную прислугу не приходится.
– Так что же нам делать?
– А вот что, – отвечает Эдвард, надевая пиджак. – Мы немедленно напишем этому месье Дево и потребуем прекратить всю эту чепуху. Элис уже относила почту или оставила до понедельника?
– Письма лежат на столе в холле. В понедельник она с утра их понесет.
– Прекрасно. Я без труда узнаю его адрес. Оставь это дело мне. Меньше всего ты должна волноваться о подобных вещах, особенно сейчас…
