– Ларчвуд-авеню, кажется, – бормочу я себе под нос, пока сворачиваю на дорогу. Тихо говорит радио.
Сейчас, при свете дня, я понимаю, что на этой улице далеко не один дом в стиле кейп-код, и все они выглядят абсолютно одинаково. Все, что я успела разглядеть под вчерашним дождем – это то, что у нужного мне дома были ярко-красные ставни и такая же красная дверь.
Чувство дежавю приходит, когда я уже съезжаю на подъездную дорожку. Вместе с этим возникает ощущение неловкости от моего внезапного вторжения. Но я все равно паркую джип и выключаю двигатель, а потом ступаю на вымощенную камнями тропинку. Двор выглядит симпатично: все очень ухоженное, газон тщательно подстрижен, а над всем этим великолепием нависает огромный вяз. Чуть вдали виднеется линия аккуратно высаженных кустов. Я, конечно, никакой не ботаник, но сама занимаюсь садом и знаю – это бересклет. Осенью его листья становятся кроваво-красными. Отлично оттеняет цвет дома. Правда, к лету бересклет снова станет зеленым.
У входа меня встречает коврик с приветственной надписью, на двери висит симпатичный венок, а прямо в его середине – дверной молоток. Я касаюсь его бронзовой поверхности, делаю последний глубокий вздох – и дыхание застревает в горле. Я действительно нервничаю. Плохо у меня выходит общаться с людьми.
Но я строго напоминаю себе, что сама решила прийти сюда. Сделать доброе дело, вернуть футболку Элли. Я должна чувствовать, что все делаю правильно.
Дверной молоток с громким стуком ударяется о дверь, и я машинально притопываю ногой. В доме кто-то немедленно начинает плакать, и это выбивает меня из колеи. Элли, конечно, говорила о младших братьях, но я не думала, что они настолько маленькие.
Дверь распахивается, из дома на меня смотрит изможденная женщина с ребенком на руках. Внешность у нее совсем не европейская, но Элли и сама говорила, что это приемная мать, а не родная.
На меня мрачно взирает маленькая пухленькая азиатка и ее крошечный ребенок. Точнее, два ребенка – еще один, постарше, выглядывает из-за ноги.
– Я же только что уложила его спать.
Ее веки устало подрагивают. Кажется, что с младенцем ей приходится нелегко.
– Простите за беспокойство, я…
– Что вы продаете? – прерывает меня женщина. Она раздраженно сдувает с лица прядку, выбившуюся из неряшливого хвоста. Выглядит она лет на тридцать пять, одета просто – джинсы, рубашка, босые ноги. Как две капли воды похожий на нее ребенок повис на ней, ухватившись за ногу.
– Нет, нет, я ничего не продаю. – Я вдруг начинаю чувствовать себя ужасно глупо, потому что держу в руках футболку, которую протягиваю ей, словно волхв, принесший дары. – Я просто хотела отдать футболку Элли.
– Элли?
– Ну да, Элли.
Я уже успела посмотреть на номер дома – 1812 – и внимательно изучила гараж. Это был точно тот дом, в который вчера вошла Элли.
– Простите, но кто такая Элли?
Я чувствую, что ничего не понимаю.
– Я вчера привозила сюда девочку… – объясняю я и потерянно смотрю через плечо на улицу. – Это же Ларчвуд, да?
– Да, это Ларчвуд-авеню.
– Девочка-подросток… Блондинка, зовут Элли. Она тут не живет?
– Я совершенно точно называла своих детей сама, и Элли среди них нет, – вздыхает женщина. – А можем мы решить, что Элли – это имя моей свекрови, и вы ее отсюда увезете?
Я даже не знаю, что мне на это сказать. Поэтому решаю переключить свое внимание на детей.
– У вас такие чудесные дети.
