Мне бы хотелось сказать, что я точно знаю, что именно она сделала, но Кортни здесь – и все еще болтает без умолку. Я прикусываю губу. Во рту появляется металлический привкус крови – все лучше, чем если я сейчас сорвусь и наору на Шарлотту, выложив ей все свои карты.
Потому что я знаю все.
А Шарлотта, кажется, забыла, что правду похоронить нельзя. Любая ложь рано или поздно выйдет на поверхность.
От стыда она вся покраснела.
– Я что, не заметила какой-то дорожный знак?
Кортни молчит, лишь жмет плечами, больше занятая тем, чтобы справиться с пачкой жвачки.
– Сейчас уже так поздно… Может, я слишком мало постояла у знака «Стоп»? – бормочет Шарлотта, сбрасывая скорость и сворачивая на обочину. Под шинами шуршит гравий. Машина останавливается, и Шарлотта включает аварийные фары.
– Возможно, – начинаю я, – это потому что Кортни, как всегда, невозможно заткнуть, если не запихать ей что-нибудь в глотку.
Кортни оглядывается на меня через плечо и начинает открывать коробочку со жвачкой.
– Жвачки хочешь?
– Допустим.
Она трясет упаковку рядом с ухом и жмет плечами.
– Ой, извини. Кажется, я успела все съесть. Очень грубо с моей стороны, особенно учитывая, что тебе реально нужно освежить дыхание. Надеюсь, ты таким ртом Джастина не целуешь.
– Девочки, – строго говорит Шарлотта, – вы можете вести себя потише?
Стараясь откровенно не ухмыляться над трясущимися руками Шарлотты, я опускаю ресницы, пытаясь уберечь глаза от оскорбительно-яркого света фар полицейской машины.
Они ее что, запугать пытаются?
Она явно не привыкла к такому. Забавно, но нас бы вообще здесь не было, если бы Шарлотта не была в таком восторге от властей и запретительных ордеров.
Она опускает стекло, пригнув голову. Слышится громкий шорох шагов по гравию, машину освещает луч фонаря, зажатого в руке у полицейского. Шарлотта здоровается.
У него черные с проседью волосы и стрижка коротким ежиком. К лацкану приколот бронзовый значок, но света слишком мало, и я не могу разобрать имени. Особенно когда он начинает светить фонариком прямо мне в глаза.
Времени на формальную вежливость этот парень не тратит.
– Куда вы направляетесь?
– Везу этих девочек домой.
– А едете вы откуда?
– Мы ходили поужинать.
– В бар? – с намеком спрашивает полицейский.
– Нет, в «Закусочную на Тридцать шестой», – отвечает Шарлотта, и ее рука взмывает с колен в воздух. – Они только в старшей школе учатся, сэр.
– Но вы-то нет.
– Да. Но я не пила.
Полицейский кажется довольным ее ответами и переходит к следующему пункту.
– Номер лицензии, страховки и регистрации, мэм.
– У меня что, габаритные фонари не работают?
– Нет, – произносит он и указывает в сторону багажника. – Давайте я вам кое-что покажу.
– Хорошо, я расстегну ремень безопасности?
– Ага. Давайте за мной, посмотрим на машину.
– Вы в порядке? – шепчет нам Шарлотта. Мы киваем, и она уходит. Я тут же опускаю автомобильное стекло, чтобы лучше слышать, что происходит.
Луч фонаря выхватывает номерной знак машины, и полицейский указывает на маленькую наклейку в углу.
– Регистрация вашего джипа истекла в январе.
Я слышу, как Шарлотта возражает:
– Я думала, регистрация действует два года. Мы всегда выбирали продление на такой срок.
– Нет. Здесь четко указаны месяц и год, – парирует он и снисходительно хмыкает, как бы говоря «Ох уж эти женщины». Дальше полицейский просит документы на машину, так что я пихаю Кортни, очень занятую своим мобильным телефоном.
