На мгновение мне показалось, что у меня задвоилось в глазах. Так бывает, когда долго смотришь себе под нос, а потом переведешь взгляд на какой-нибудь далекий предмет.
Но все очертания оставались четкими – решетчатые двери, кормушка с мягким сеном, поилка.
Менялся только конь. На секунду он превратился в мутное бурое пятно, которое не имело ни определенного цвета, ни обличья. А потом я увидел совсем другого коня.
Передо мной стоял высокий тонконогий красавец темной масти с рыжими подпалинами по впалому животу. Изменился и взгляд коня, и его осанка. Гордое животное ничем не напоминало недавнего тощего заморыша.
– Что за чудеса? – удивился я.
– Зелье преображения, – небрежно объяснил Толубеев. – Газетчики нас, и в самом деле, донимают. Лезут в каждую щель, как мыши. Вот и приходится прятать лучших лошадей на самом видном месте. Ефим покупает это зелье только у проверенного поставщика, оно совершенно безвредно для лошадей.
Конь переступил с ноги на ногу, вскинул голову и тихо заржал.
– Можно его погладить? – спросил я.
Тренер Нагайцев сурово нахмурился, но отказать не посмел. Хотя, по его взгляду было понятно, что он с неохотой подпускает к лошадям даже их владельцев.
Я подошел к коню и провел ладонью по его боку, чувствуя, как под тонкой кожей сокращаются сильные мышцы. Лошадиная шерсть была мягкой и шелковистой.
Чудо, а не конь!
Мальчик словно услышал мою мысленную похвалу и потянулся мордой к моему карману.
Конечно! Не похвалу он услышал, а учуял хлеб, который заботливо припас для него Игнат и дал мне с собой.
Я достал из кармана сверток и развернул тряпицу.
– Не положено, ваше сиятельство, – ворчливо сказал Нагайцев.
– Это же просто хлеб с солью, – удивился я. – У меня еще морковка есть.
Нагайцев недоверчиво взял хлеб из моих рук. Внимательно обнюхал его и даже ковырнул пальцем. Потом с неохотой вернул хлеб мне.
– Сами понимаете, ваше сиятельство, – оправдываясь, сказал он. – Ответственность на мне, так что я должен все проверять.
– Понимаю, и благодарю вас за бдительность, – с улыбкой кивнул я.
А потом протянул хлеб Мальчику.
– На ладони подавайте, – успел предупредить меня граф Толубеев.
И в самом деле, зубы у коня большие и крепкие – вмиг отхватит пальцы вместе с горбушкой.
Мальчик осторожно обнюхал хлеб, деликатно взял его губами и принялся жевать, чуть запрокидывая голову. Прожевал и выжидательно посмотрел на меня.
– Еще хочешь? – спросил я, чувствуя, как лицо поневоле расплывается в счастливой улыбке.
Конь кивнул, как будто понял мои слова. Затем потянулся ко мне и негромко фыркнул мне в самое ухо. Воздух защекотал шею.
– Признал вас, – улыбнулся граф Толубеев.
– Игорь Владимирович, идите сюда, – позвал я. – Познакомьтесь с нашей совместной собственностью. Она великолепна – собственность, имею в виду.
Дед решительно вошел в денник, взял у меня морковку и протянул коню. Мальчик снова повторил ритуал обнюхивания и вкусно захрумкал морковкой.
А я глядел на улыбающегося деда.
– Как ты догадался взять с собой угощение для коня? – спросил он.
– Игнат подсказал, – признался я.
И твердо заявил Нагайцеву:
– Выведите Мальчика на улицу. Я хочу посмотреть на него при дневном свете.
– Мы тренируем Мальчика только по ночам или ранним утром, – заспорил тренер.
Но быстро сдался и снял с гвоздя сбрую. Умело надел ее на коня и протянул мне конец длинного кожаного повода.
– Прошу! Только держите крепче, не выпустите.
