Обрадовался воевода, что столько денег казне сберег, и велел еще один бочонок вина прикатить да девок-танцовщиц позвать. Ведь выходило так, что служба рыцарская князю далеченскому ничего не стоила! Бесплодная земля да людишки с имуществом, которых все равно бы твари проклятые загрызли да попортили. Если бы все дела так выгодно делались и все чужеземцы такими глупыми были, процветало бы родное Далечье!
Не разделил Емел радости своего недруга, нутром купеческим чуя подвох. А пока городской глава брови хмурил да лоб морщил, паренек-соглядатай продолжал рассказывать. Недолго рыцарь заморский в гостях у воеводы засиделся, танцами взор тешить не стал, выпил чарку вина, доспехи стальные надел, мечом подпоясался да, застолье богатое покинув, тут же в кабак направился, подручных искать. Шумно в заведении портовом было, отдыхало там за кружкой и дракой много чужеродного сброда, но стоило лишь варк Боргу порог злачного места переступить, как смолкли пьяные голоса и стук кружек вмиг утих. Узнала рыцаря добрая половина наемников, видимо, со многими он на ратные подвиги хаживал. Повскакали с мест сразу дюжина воителей, а может, и более, да как заорали во все пьяные глотки: «Слава варк Боргу!» – а остальные затопали и дружно кулаками по дубовым столам застучали. «Слава, слава, слава!» – этот крик долго еще по кабаку разносился. Рыцарь медленно поднял руку в стальной перчатке, и наступила гробовая тишина. «Ты и ты, со мной пойдете!» – произнес Витор варк Борг и указал пальцем на двух рослых наемников.
– Ну, и что, пошли? – удивился Емел, не привыкший, что наемники вот так просто без задатка, договора и даже условий не узнав, на службу нанимаются.
– Не то слово, господин городской глава, – тихим шепотом произнес соглядатай, озираясь зачем-то по сторонам. – Не пошли, вприпрыжку вслед за рыцарьком пустились! Один даже кошель свой на столе позабыл! А на лицах оставшихся такая горечь, такая досада была!..
– Ладно, дружок, ступай! Верой и правдой ты мне послужил, завтра к казначею за наградой придешь! – отпустил Емел шпиона, а сам, вместо того чтобы на покой отправиться, приказал десятника Митрофана позвать, того самого, что у воеводы в дружине служил, но ему лично многим был обязан.
* * *
Медленно тащился обоз по размытой дождями дороге. Четыре подводы, одна скрипучей другой, то тонули в грязи, то подскакивали на кочках да ухабах. Десяток пеших солдат, отложив мечи со щитами, толкали телеги вперед и не давали им завалиться на бок. До дальней заставы оставалось менее дня пути. С нетерпением ожидали ратники на приграничье провизии, свежих рубах, мечей и стрел. Утомленных трехдневным переходом солдат конвоя радовала мысль о скором прибытии. Меся стоптанными сапогами дорожную грязь, каждый из них лелеял в душе мечту о сытном, горячем обеде у походного костра и о долгом, манящем сне на мягкой постели в теплой, уютной казарме. Настроение в отряде было приподнятым, и только ехавший на второй подводе десятник Митрофан был мрачнее тучи и все беззвучно шевелил губами, то ли разговаривая сам с собою, то ли насылая проклятия на чью-то дурную голову.
Не по нутру было Митрофану новое поручение, не лежало сердце к поездке, к тяжкой полугодовой службе на дальней заставе, но он был в долгу, а в этом случае, как известно, расплата бывает чаще всего неприятной… Раз городской глава такую волю изъявил, должен был десятник ей покориться. Хоть и хотелось служивому в Динске остаться, но пришлось на поклон к Нероде Щербатому пойти и добровольно в дозорные на приграничье вызваться. Подивился главный помощник воеводы столь странному желанию, но отговаривать не стал, на службу в дикую местность десятника направил. Не знал Нерода, что Митрофан перед Емелом в долгу, да в таком, что деньжатами не расквитаться.
